– Как тебе здесь понравилось? – Дядя Генри не очень хорошо говорил по-китайски, правда его английский тоже нельзя было назвать хорошим. Сайхун еще подумал: интересно, на каком же языке дяде проще всего объясняться?
– Здесь мне очень нравится, – ответил Сайхун, изо всех сил стараясь быть вежливым и не обращать внимания на долетавшие до него клубы сигарного дыма.
– Эй, твоя тетя Джин перенесла бог знает что, стараясь перевести тебя сюда.
С этими словами дядя Генри ткнул сигарой в стеклянную пепельницу. v – Да, я знаю. Мы все это очень ценим.
– Ладно. Эй! Давай, ешь. Еда – штука дорогая, знаешь ли.
И дядя Генри царственным жестом указал на стол, глядя на Сайхуна Покрасневшими глазами.
Сайхун сдержался, хотя комментарии дядюшки явно не улучшали аппетит.
– Знаешь, почему я могу себе позволить все это? – продолжал дядя Генри, хотя никто не просил его болтать без умолку. – Я тяжело трудился. Я копил свои деньги, вкладывал их. Господи Исусе, ты только посмотри на себя. Давно уже пора заиметь что-нибудь. Хватит выбрасывать деньги на баб.
Сайхун не знал, что и ответить.
– Эй, я знаю, что говорю. Ты парень молодой. Вся молодежь так поступает. Но если ты хочешь быть впереди всех – копи. У тебя что-нибудь есть за душой? – Генри потер пальцы перед носом Сайхуна, и на его мизинце мелькнул большой до вульгарности перстень с нефритом.
– Да, есть немного, – ответил Сайхун, стараясь держаться как можно более достойно.
– Положи это в банк к Гранту и Джексону. Там самые классные проценты.
Дядя Генри тут же наклонился над стаканом с виски. Сайхун ничего не сказал. Внезапно дядя Генри глянул вверх, и его осоловевшие глаза широко открылись от удивления.
– Господи Исусе! – воскликнул он. – Только не говори мне, что ты все это запрятал куда-нибудь в матрас!
Нет, не запрятал. Он все привез с собой. Тут его дядя впервые заговорил по-китайски:
– Ты глупый сельский увалень! Не нужно быть глупым. Ты когда-нибудь слышал о процентах?
Безусловно, Сайхун слышал, просто он не был уверен в том, как работает финансовая система в Америке. Он был настолько ошеломлен, что ничего не смог ответить.
– Когда ты хочешь, чтобы твои деньги росли, ты их вкладываешь, – пояснил дядя. – Возьми меня, к примеру. Я договорился об открытии большого ресторана. Все инвесторы собираются вместе, и мы получим с этого жирненький кусочек. Эй, ты тоже мог бы сделать это.
– Я не знаю, где заканчивается бизнес, – сказал Сайхун.
– В этом-то вся и прелесть. Ты пользуешься опытом других, они работают на тебя. Подумай об этом и займись хорошим делом.
– Генри, – прервала его тетя Джин, – перестань все время говорить о деньгах.
Тут все закончили с последним блюдом, и Сайхун поблагодарил судьбу, что оба его дяди нашли достаточно общих тем для разговора, чтобы оставить его в покое. Но потом дядя Генри поднялся, пошатываясь.
– Эй! Вы тут наслаждайтесь, а я пойду в бар.
На следующий день Сайхун отправился в Чайнатаун, на биржу труда. Там он подал заявления на самые различные места работы. Оказалось, что требовались лишь немногие профессии: повар, официант, прачка и домашняя прислуга. Он решил выбрать ресторан – в конце концов с этой работой он был более всего знаком. Первой работой, которую он получил, была должность уличного продавца мороженого как раз напротив бара со стриптизом на Бродвее. Прошли долгие месяцы, в течение которых он беспрерывно подавал заявления, прежде чем ему удалось найти работу получше. На этот раз он стал официантом в мужском клубе, расположенным в центре города. Теперь он снова работал по восемь часов в день, но по крайней мере он на этот раз не сталкивался с китайскими работодателями, которые требовали работать подольше, а платили поменьше. Он продолжал копить деньги, добавляя заработанное к той сумме, которую он привез с собой с Восточного побережья. Через год после прибытия в Сан-Франциско Сайхуну удалось скопить весьма солидную сумму денег, достаточную, чтобы купить целый дом за наличные. Но покупать дом он не хотел. Ему нужно было собрать достаточно денег, чтобы можно было уговорить учителя переехать сюда. И тут он вспомнил о дяде Генри.
– Как поживает ваш ресторан? – спросил Сайхун, встретив дядю на улице.
– Неплохо, – ответил Генри. – Вот недавно продал его. – И дядя вновь раскурил потухшую сигару.
– Как? Так быстро?
– Эй! У нас было три партнера. И каждый сделал на этом тридцать тысяч.
Дядя выдул облако сигарного дыма, наблюдая, как оно медленно летит вдоль Стоктон-стрит.
– У меня есть деньги, чтобы сделать инвестицию, – тихо произнес Сайхун.
– Сколько? – Дядя даже не повернулся, чтобы посмотреть на него.
– Столько, сколько вы заработали на ресторане.
– Ты бы лучше дом себе купил или женился, – посоветовал дядя.
– Мне больше хотелось бы вложить эти деньги.
– У меня? Забудь об этом. Я не желаю вести дела с родственниками. – С выражением крайней тоски на лице дядя посмотрел на тлеющий кончик сигары.
– Но я не знаю, кому можно довериться.
– Ну ладно, – неуверенно произнес дядя, – я позвоню тебе, если появится какое-нибудь выгодное дельце. Тебе нужны люди, которые могли бы справляться со всем. Ты знаешь, как получать разрешение? А с парнями из городского муниципалитета знаком? Чтобы все это провернуть, не одни ботинки стопчешь.
Сайхун ничего не знал обо всем этом, но именно поэтому ему и нужна была помощь.
– Так вы позвоните мне?
– Да. Ведь у Джин есть твой номер?
Сайхун кивнул. Вскоре дядя Генри помог ему вложить деньги в ресторан.
Дядюшка Уильям умер через два года после того, как они втроем переехали в Сан-Франциско. Сайхун изо всех сил старался хотя бы как-то утешить тетю Мейбл; он даже лично занялся дядиными похоронами. Через год, вернувшись в свою комнату в отеле, Сайхун нашел послание. Тетя была больна. Забеспокоившись, он тут же отправился в муниципальный госпиталь.
Приемный покой оказался темным, узким помещением, окрашенным в сепийные тона. Медсестра с резиновым выражением на лице, в белом чепчике без всякого интереса взглянула на него.
– Никаких посещений! – резко бросила она.
– Еще нет десяти часов, – терпеливо начал пояснять Сайхун. – И потом, к родственник.
– Ну и что?
Сайхун угрожающе двинулся к ней:
– А то, что я хочу видеть ее, немедленно! Медсестра даже подпрыгнула от неожиданности.
– Как фамилия? – немного более смиренно спросила она.
– Мейбл И.
– Палата номер 402. У вас пять минут.
Он помчался вверх по лестнице. Деревянные ступеньки скрипели при каждом шаге. Воздух в больнице был очень теплым. Везде витали запахи камфоры и спирта.
Двери в палаты были выкрашены в ядовито-красный цвет. На каждой двери была прибита деревянная планка: для вывешиваний прогнозов и результатов обследовании. Кое-где по коридорам горкой стояли стулья, будто кто-то решил обеспечить выздоравливающих пациентов местами для отдыха, если они захотят выйти пройтись. Длинный коридор тускло освещала единственная лампочка без абажура. Сайхун нашел палат)' тети. Когда он вошел внутрь, то едва не столкнулся с мужчиной, одетым в черное, который стоял у кровати больной.