«Впервые вижу столь жирную и красивую семгу, — Елисафета восхитилась. — Раньше подобной в Норде не ловили».
«Мы ловили сетями, а эту сёмгу поймали крючком на наживку».
«Что вы использовали за наживку?»
«Королева, мы подумали, что рыбу мы подарим тебе.
Ты – королева, поэтому и рыбка для тебя должна быть королевской.
Мы ловили рыбку на виноград».
«На виноград?»
«Ты, Достойная Елисафета, любишь виноград.
Значит, и королева рыб обязательно заинтересуется виноградом.
На виноград мы и поймали самую жирную и красивую семгу».
«Я не жирная», — Достойная Елисафета приложила пальчик к носику и засмеялась.
Достойная не отказывала в просьбах, даже, если просьбы казались ей странными.
В порту купец землесочного королевства со стоном протянул Достойной Елисафете палку:
«Королева Норда, выручи меня.
Со всей силой побей меня палкой по спине».
«Я? Королева должна бить тебя палкой?
Никогда!»
«Королева, меня скрутило, — лицо купца стало лиловым. — Палка расслабит мышы спины, и меня отпустит».
«Пусть другой тебя побьет».
«Никого рядом нет, кроме тебя, Достойная Елисафета.
А я страдаю». — На глазах купца выступили слезы боли.
«Ради твоего здоровья», — Достойная Елисафета пять минут усердно била купца палкой по спине.
«Спасибо, королева, — купец распрямился и расправил плечи. — Хорошо-то как».
Достойная Елисафета могла успокоить даже того, кто думал, что его успокоить невозможно.
Король Луиджи не умел успокаивать.
А Достойная Елисафета успокаивала превосходно.
На балу прекрасная графиня Персефона сидела в уголочке.
Не танцевала и была необычайно грустная.
«Что же ты не танцуешь и грустишь? — Достойная Елисафета присела рядом с графиней. — Все в Норде обязаны веселиться».
«Я грущу, потому что я бесполезная», — графиня надула прекрасные губки.
«Бесполезная? Ты?»
«Все мне говорят, что я удивительная, — графиня Персефона слегка улыбнулась, — но удивительность моя никому не нужна.
Я слишком оригинальная, не как другие баронессы.
Я знаю семь языков.
Но эти языки никому не нужны, вымершие языки.
Вымерший Шумерский, вымерший Атландтидский, вымерший…
Впрочем, не важно.
Но зато я не знаю языков лифляндских и остерляндских.
Плохо разговариваю по завьюжному и по землесочному.
Отец говорит, что так я никогда не выйду замуж за порядочного короля.
Голос у меня восхитительный.
Но когда я пою, то никто не может разобрать слов.
Потому что мой голос идет не из головы, а от сердца.
Я замечательно рисую картинки на папирусах.
Но никто не может разобрать, что нарисовано на картинке.
Для меня лучшее удовольствие – сходить в гости к рыбачкам и проболтать с ними всю ночь.
Отец мой говорит, что:
«Ненужное занятие и без перспективы – водить дружбу с рыбачками».
Я отвечаю:
«Мне так нравится».
Я дружила с княгиней Ванесской.
Подарила ей папирус с интересными моими картинками.
Я надеялась, что папирус понравится Ванесске.
«Бесполезная ерунда, — Ванесска меня обидела. — Скучно с тобой». — Ванесска перестала со мной дружить.
Я люблю драгоценности, а отец дарит мне глиняные таблички с наставлениями завьюжных мудрецов.
Я однажды сбросила одну глиняную табличку со стены замка в окружающий ров с водой.
На следующий день вся рыба передохла.
Табличка была настолько гадкая или ядовитая.
Семь дней назад я купила у землесочных купцов замечательную глиняную печь для выпечки вкусных лепешек.
Двадцать слуг с трудом втащили печь в наш замок и поставили в кабинете отца.