Я надеялась, что отец начнет меня хвалить за то, что я всего лишь за сто золотых песо приобрела глиняную печь».
«Сто золотых песо за глиняную печь?» — Достойная Елисафета округлила глаза.
«Да, а что, слишком дешево я приобрела?» — Персефона с надеждой смотрела в глаза королевы.
«Мда… очень дешево ты купила за золото глиняную печь для лепешек, — Достойная Елисафета икнула. — Через несколько лет… десятков… сотен лет… печь окупится… возможно».
Я тоже так считаю, — Персефона с благодарностью сжала ладошку королевы. — Только ты меня понимаешь и не считаешь бесполезной, Елисафета.
Моя мать взглянула на печь и спросила с беспокойством:
«Что это за монстр?»
Лицо матери сияло ужасом.
«Увидишь, — я дрожала от нетерпения. — Только зажгу печь, так сразу все меня хвалить начнете».
«Сколько стоит ужас?» — губы отца затряслись.
«А сколько ты за эту печь дашь денег?» — Я интриговала.
«Я бы дал золотой доллар, чтобы слуги вынесли эту печь к реке и утопили», — мой отец бывает очень несправедлив ко мне.
Я проглотила слезы и потребовала, чтобы слуги принесли дров.
Дрова я сама засунула в печку, потому что никому не доверила прикоснуться к чуду.
Как только пламя вспыхнуло, из печи повалил густой черный дым.
Печка глиняная треснула.
«Можно окно открыть, чтобы дым глаза не выедал, когда мы готовим на этой печи еду», — я промывала глаза молоком.
«Мы будем готовить в этой печи?» — Мама побледнела.
«Не всю еду, я засмеялась. — Кабан или олень в печку не поместится.
Но хлебом я обеспечу всех.
К нам будут приезжать заморские купцы только для того, чтобы купить мой хлеб из этой печи».
«Не нужны нам заморские гости в замке», — мать сказала, как отрезала хлеб.
Утром я угощала всех тонкими лепешками из моей печи.
Я очень гордилась, потому что я графиня, а умею печь хлеб.
Лепешки немного подгорели и стали похожи на шкуру акулы.
Отец откусил кусочек.
Побледнел, затем превратился в зеленого.
Убежал из-за стола по срочным своим делам.
Я так думаю, что отец нарочно зеленел и бледнел.
Он показывал мне, что моя печь и я бесполезные.
Тогда я решила порадовать родителей.
У лифляндского купца я купила Эолову арфу.
По крайней мере, купец утверждал, что раньше арфа принадлежала богу ветра Эолу.
«Персефона, — отец спрятался за глиняную мою печку. — Зачем тебе огромная арфа.
Приличные девушки на арфах не играют.
Я даже готов смириться с печкой.
Глиняная печь меня ненавидит.
Она мне печет самый невкусный и твердый хлеб, который я когда-либо ел.
Но арфа мне не нужна.
Я ненавижу заунывные звуки музыки.
Наша Достойная Елисафета очень добрая к бардам.
Я бы всех музыкантов отправил за три моря навсегда».
«Отец, — я ударила по арфе ножкой.
Когда надо, я умею отстаивать свое. — Ты граф, но ведешь себя не как благородный.
Все благородные любят музыку». — Я присела к арфе и опустила свои тонкие пальчики на серебряные струны.
Из сорока пяти струн на арфе остались три.
Но я собиралась купить оставшиеся струны в ближайшее время.
Арфа досталась мне слишком дешево, почти бесплатно.
Всего лишь сто пятьдесят золотых динаров».
«Сто пятьдесят золотых динаров за арфу?» — Достойная Елисафета проблеяла.
«Ты удивлена, что так дешево?» — графиня Персефона сияла от счастья.
«Да, я удивлена».
«Но еще струны – по три золотых тенге за струну, — графиня хлопала в ладошки. — Выгоднейшая покупка.
Даже более выгодная, чем глиняная печь.
Но одно другому не мешает…
От звука первой струны у моего отца пошла кровь из ушей.
От второй струны взбесились ездовые олени и удрали в снежные поля.