Если скажу, что Комазия лучше поцеловала, то разъярю Лекори.
Да и как я могу ответить, если сам не знаю.
Да, еще третий ответ.
Который разозлит всех.
Я могу сказать, что оба поцелуи хороши.
Тогда и Комазия, и Лекори набросятся на меня с обвинениями.
Скажут, что я лжец.
Ванесса и Гелазия тоже меня обругают.
Им же обидно, что я оцениваю только поцелуи Комазии и Лекори».
«Поцелуи? — Я напряг бицепсы.
Убрал живот. — Я не отвечу вам, рабыни, чем поцелуй лучше.
Мучайтесь сами.
Пусть каждая думает то, что хочет».
«Почему?
Ну, почему, господин? — Раздался общий вопль четырех рабынь. — Почему ты настолько жестокий?»
Дальше обвинения дробились.
«Я так и думала, что ты испортишь всем настроение, Гендер, — презрение от Ванессы. — Ты – трус, славный охотник на драконов.
Ты боишься правду сказать».
«Наш господин хороший, но не справедливый», — на этот раз обиженная рабыня Комазия не отличалась особым красноречием.
«Мужчина, который не может отличить поцелуй от поцелуя – не мужчина», — приговор от Лекори.
«Господин терзает, вас, чтобы меня не огорчить, — Гелазия выдала с нежной наивной улыбкой. — Господину понравилось целовать меня.
Поэтому он вам не сказал, чей поцелуй лучше…»
«Ты нас жалеешь, славный охотник на драконов Гендер. — Прекрасная собеседница Комазия заливалась соловьем. — Жалеешь и убиваешь.
Почему ты мучаешь нас.
Из жалости мучаешь?
Конечно, нет.
Но, во всяком случае, ты думаешь только о себе.
Только для себя живешь.
Не для нас.
И это… правильно, мой господин, — Комазия рабыня вспомнила, что она прекрасная собеседница, а не прекрасная обвинительница.
Она с достоинством выпрямилась: — Я верю, что тебе понравилось целовать Гелазию.
Бери ее в жены. — Комазия судорожно сглотнула. — Если мне придется вернуться к отцу, то я ему все расскажу. — Комазия, вдруг, зарыдала. — Почему?
Почему я должна сообщать все плохое?»
«Потому ты должна сообщать все плохое, Комазия, — Гелазия слезла с колесницы и уступила место Комазии, — что ты самая хорошая из нас.
Я восхищаюсь тобой».
«Действительно, Комазия, ты хорошая», — Лекори согласилась с Гелазией.
«Меня убеждать, что я хорошая, не нужно, — Комазия ответила сухо. — Не поймаете меня на крючок сестры.
Не старайтесь мне понравиться.
Я и так знаю, что вы добрые.
Я даже слышу, как сейчас стучат ваши горячие сердца».
«Рабыни, — я громко хлопнул в ладоши. — Я упорно молчал.
Я мужественно не отвечал на ваши глупости.
Слушал ваш бред. — Я решил бить в точку. — Вы говорили о ни о чем.
При этом обозлили меня.
Вы ни на секунду не замолкали.
Уже виднеется дворец Альтаиры.
Нам только с горочки спуститься…
Теперь ответьте мне – о чем вы говорили.
О чем спорили?
Что обсуждали?
Может быть, было бы лучше, если бы вы все молчали?»
«Бессердечный».
«Злой».
«Жестокий и трусливый».
«Никакого сострадания».
«Только о себе думает».
Упреки градом посыпались на меня.
Я радовался лишь тому, что мы добрались до дворца.
«Я, пожалуй, здесь останусь, — рабыня Ванесса присела у дороги. — Я не хочу находиться с Гендером в одном дворце».
«Господин, господин, иээээх, — Лекори, Гелазия и Комазия на меня смотрели с упрёком.
Шесть глаз, а упрек один. — Посмотри, до чего ты довел девушку.
Не пожалел свою рабыню Ванессу…»
«Ванессочка, — Гелазия с нежной наивной улыбкой присела рядом с Ванессой. — Скажи, на каких условиях ты пойдешь с нами во дворец…»