Погладила Партэнию по головке.
«Как приятно, — рабыня Партэния замурлыкала. — Но приятно… к делу не относится.
Твои волосы легкие, воздушные.
Но не как старческий пушок, Лекори.
Твои волосы, кажется, невесомыми, как у богини Олимпа».
«Богов Олимпа не существует», — я решил восстановить свое пошатнувшееся влияние среди рабынь.
Но меня не слышали…
«Волосы у нас, Лекори, одинаково прекрасные, — Партэния выдохнула. — А головки?
У тебя головка даже не миленькая.
Она величественно прекрасная.
Но и моя головка идеальная».
«Отвечу честно, Партэния…»
«Конечно, честно, Лекори отвечай.
Никто нас не обманет, кроме нас самих»
«Если честно, Партэния, то столь идеальной головки, как у тебя, я не видела ни у кого.
Разве, что в отражении в серебряном зеркале, когда смотрю на себя».
«С головками мы тоже пока не определились, Лекори.
Счет пока равный.
Твои глаза…
Я утонула в них.
Поэтому даже не могу сказать, какого они цвета.
Они меняются, как море».
«Я же в твоих глазах летаю, Партэния.
Цвет твоих глаз тоже непонятен.
Они – словно облака над Олимпом».
Я хотел влезть в разговор.
Сказал бы, что Олимпа тоже не существует.
Но благоразумно промолчал…
«Твоя шея, Партэния, — Олимпийские игры по красоте продолжались, — подобна стеблю лотоса».
«Твоя же шея, блестящая красавица Лекори, — Партэния даже назвала Лекори блестящей красавицей, — прекрасная, как мраморная колонна в Микены».
«Здесь мы тоже не отличаемся друг от дружки, — блестящая красавица Лекори захихикала. — Головки, шеи, глаза, губки, носики, лбы.
А вот грудь твоя, — голос Лекори задрожал. — Она — бесподобна. — Блестящая красавица Лекори опустила ладошку на левую грудь Партэнии. — Шелк и бархат одновременно».
«Кстати о шелках и бархате, — я подумал, что могу сказать. — Я купил замечательный редчайший нордический серый шелк.
И белейший – нордический же — бархат…»
Но напрасно я так думал, что могу отвлечь девушек от созерцания друг дружки.
«Твои груди, блестящая красавица Лекори, — снова Партэния назвала Лекори блестящей красавицей. — Они – вызывают легкую грусть…»
«Почему – легкая грусть?»
«Как небо, твои груди, как Солнце – прекрасное, но недоступное».
«Ты можешь до них дотронуться, Партэния».
«Дотронуться могу и до неба, Лекори.
Но оно все равно будет недоступное».
«Я…
Я больше не могу оценивать, — Лекори опустила руки. — Ты настолько красивая, Партэния.
Безумно красивая… для меня…»
«Я тоже не могу тебя больше сравнивать с собой, Лекори.
Ты поразительно красивая.
Но надо, Лекори.
Надо.
На нас с надеждой смотрят…
За тебя болеют душой твои сестры.
За меня – Ванесса.
Мы не должны их подвести…»
«Обо мне забыли, — я подумал и вымученно улыбнулся. — Я – красавец.
Я — единственный эталон красоты во дворце.
Может быть, рабыни, нарочно не смотрят на меня?
Боятся, что моя красота, безусловно, выше их красоты?»
«Тогда продолжим соревноваться, — ладонь блестящей красавицы Лекори поглаживала животик Партэнии. — Твоя кожа, будто морская волна, Партэния.
Даже шелк и бархат не сравнятся с ней.
Да!
Да, гладкая, как морская волна».
«Твоя же кожа, Лекори, словно серебряное зеркало.
Столь же безупречная и притягательная.
Я даже вижу свое отражение в тебе, Лекори».
«Я же не могу оторвать ладонь от твоего животика, Партэния».
«И не отрывай».
«Но мы же соревнуемся.