Поэтому ты можешь спокойно готовить еду для пира.
Лихорадка вызывает озноб.
Поэтому я потрогал тебя за попку.
Попка у тебя холодная, как и бывает при болотных лихорадках.
— Ты всех трогаешь за попы и за зады, чтобы проверить – не болеет ли человек лихорадкой?
— Кого надо, того – трогаю, — раб не понял шутку.
«Лихорадка.
Лихорадка, — Джейн разволновалась. — Если я заболею, то моя болезнь может помешать поискам Бонни.
Надо же!
Только на диких планетах остались лихорадки и других древние болезни.
В Империи мне бы сделали инъекцию лекарства, и — никакой лихорадки.
Здесь же придется лечиться народными методами.
Ах!
Семирамида – амазонка!
Она же знает все травы!
Семирамида меня быстро вылечит от болотной и других лихорадок».
Джейн повеселела.
Только холодно ей…
— Рабыня, мы, рабы, не имеем права болеть, — голос Меркурия сочувствующий, теплый. — Болезнь для раба означает – смерть.
Если, конечно, хозяин не попадется хороший.
Мне повезло с хозяйкой.
Я подцепил в Селените от проезжего купца заморскую лихорадку.
— Как ты подцепил заморскую лихорадку от купца? — Джейн округлила глазища.
— Купец – тоже человек, — раб мотнул головой. — Добрая Персефона лечила меня.
Она бегала за травами к травницам.
Пододвинула мою лежанку ближе к огню.
Моя голова горела.
Но меня пронизывало смертельным холодом.
При болотной лихорадке холод неприятный, но не смертельный.
А заморская лихорадка убивает одним только страхом.
Я был на грани безумия.
Мои нервы возбуждены.
Голова работала на пределе.
Я опасался, что мое безумие напугает Персефону.
Но хозяйка не боялась заразиться от меня.
Ведь заморская лихорадка передается только на любовном ложе…
Мы же с хозяйкой — ни разу…
Хотя я очень хотел…
Персефона поила меня дымящимся от жара варевом из мяса и рыбы.
Разогревала кашу в земляной печи.
Выставляла еду на солнце, чтобы еда не остывала.
Радовалась, когда я открывал глаза.
Я очень благодарен своей хозяйке.
— Настолько благодарен, — Джейн хотела сказать гадкое, но передумала.
«Рабу и так не легко.
Он показывает себя дерзким, наглым, самодовольным.
Но, может быть, это его защита.
А внутри он – мягкий, добрый и ласковый…»
— Кода я был юношей, жрецы взяли меня петь в храмовый хор, — Меркурий признался.
— В храмовый хор?
— Да, в храме должен же кто-то петь.
В хор подбирали юношей с тонкими серебряными голосами.
Наши голоса должны пробивать тучи и достигать богов Олимпа.
— Но богов Олимпа не существует.
— Да, рабыня.
Все знают, что ни Олимпа, ни богов Олимпа нет.
Выдумка они.
Но тем не менее, мы в них верим и поклоняемся им.
Мальчики в хоре обязательно должны быть утонченными, красивыми, нежными.
С большими влажными глазами и мраморной кожей.
— Разве важна внешность для певца?
Я думала, что певцу нужен голос, а не мраморная кожа и влажные глаза.
— Мы же не только в храме пели, — Меркурий снисходительно посмотрел на Джейн. — Мы должны были помогать жрецам в их делах и службах.
Нас приглашали петь на похоронах, свадьбах, днях рождений, пирах, оргиях.
Кому нужен безобразный певец на оргии или на свадьбе?
Вот-вот.
Никому не интересен безобразный певец.
— Мне голоса интересны, а не лица певцов.
— Меня за мою красоту брали нянькой к детям патрициев, — Меркурий закатил глаза.