— Я ни разу их не видел, хотя бывал в степи не единожды.
— И не увидел бы, поверь мне. Они высовываются только ночью, и то крайне редко.
— Тогда почему ты уверен, что они появятся сейчас? — Шнердов холод не покидал мои конечности и распространялся по всему телу.
— Как я уже сказал, в тебе теперь мощная необузданная энергия, и она тянет их за собой. Ты для них — шанс на упокоение, но, увы, ценой жизни.
— И они будут преследовать меня вечность?
— Нет, только на территории этой степи. Здесь простирается магия, которая и погубила, и заточила их в мире духов.
Легче от слов орка не стало. Радовало лишь то, что мы прилично отъехали от Олотта, а сейчас выжимали из лошадей все силы. Конь Лина меж тем недовольно фыркал и словно плевался воздухом. В темноте его синеватая шкура удивительно выделялась, хотя по всем природным законам, напротив, должна была слиться с мраком камней. Мы скакали по абсолютной пустоши без конца и края. Земля под нами превратилась в бездонный океан, а тлеющее небо в пучину глубин. Мы уже не различали ни растений, ни камней перед глазами, всё мутнело и сливалось в единый поток, который нёс нас в неизвестном направлении. Даже топот копыт стал приглушённым, как будто мы скакали не по сельской дороге, а по полому дереву, в остальном же нас окружала абсолютная тишина, гробовая. Ночные сверчки не издавали и писка. Вся живность вокруг либо уснула, либо попряталась в норах. Там, где находились земные прогалины, уже сгущался слабый туман. Сначала незаметно, точно пыль, завалявшаяся в дальнем углу, спустя же час лошади были уже по колено в нём. Лёгкий, но затягивающий, он пытался хватать нас за ступни, но каждый раз промахивался. Я было подумал, что это бесформенные души пытаются затащить нас на тот свет, но быстро осёкся: лишние мысли ослабляли концентрацию и усиливали усталость, а этого никак нельзя было допустить. Впереди была целая ночь, и её едва ли можно было назвать радушной. Боясь упустить погоню, я снял мантию и напряг слух. По-прежнему ничего.
— Ты почувствуешь их раньше, чем услышишь или увидишь, — голос Лина оказался тем самым спасительным звуком, что смог приглушить тревогу степной пустоты. Вот уж не думал, что подумаю так в отношении орка.
— Ты встречался раньше с мёртвыми?
Слуга ветра улыбнулся.
— Смотря кого ты считаешь мертвецом. Я видел горы бездыханных трупов на поле боя, я видел кровавые жертвоприношения, когда душу отдавали нечистым, оставляя лишь плоть, да и души без плоти тоже встречал. Те, кто преследует нас, не живы и не мёртвы, они прокляты.
На слове «преследуют» меня тряхнуло и вернуло в реальность. Мы по-прежнему были единственными на многие мили, единственными живыми. Я предполагал, что Лин знал о нахождении проклятых: ветер нашептал, магия подсказала, третий глаз на голове открылся, да и Шнерд с ним, откуда ещё, — но спрашивать я не хотел.
Меж тем дело близилось к полуночи, до рассвета оставалось около четырёх часов, а напряжение не помогало бодрствовать. За прошедшее время я порядком продрог, ещё и одежда отсырела, с каждой минутой забирая силы. Я уже не пытался прислушиваться, но бренчание топоров всё равно раздражало, хотя раньше я его как будто не замечал, да и топот копыт, ставший заметно мягче, чем днём, всё равно был слишком громким. Если так подумать, мне ещё ни разу не приходилось так долго скакать на лошади, да ещё и посреди ночи, ещё и в холод. Нет, в нашем деле без физической силы не справиться, да и в кузне бывает не продохнуть, и зимы были мне не в новинку. Всё-таки чудная штука — судьба: кто-то мечтает о путешествиях, дремлет ими, но получает только разочарование, а кто-то всю жизнь мечтает о спокойствии, а получает удар в брюхо. Одна нас точно объединяет — для меня приключения тоже разочарование, но хотя бы ожидаемое. Сам не зная причины, я достал маленький клинок и принялся его рассматривать, точнее просто смотреть, думая о доме. Я чётко помнил, как ходил с Хокке за ним в лес, как пытался свалить молодое деревце, как потом мы ели бутерброды после тяжёлой работы, как возвращались домой. Все эти мысли погружали меня в хаотичный сон, и я не устоял.
Сначала меня как будто превратили в облако — нечто бестелесное и едва парящее. Ни тела, ни себя я не ощущал — просто плыл в каком-то жидком киселе, причём протухшем. Субстанция была странного цвета, который нельзя было увидеть, но можно было однозначно опознать как неприятный, даже загнивающий. Она была вязкой и сковывала движения, но при этом куда-то планомерно двигалась. Я почувствовал себя в ней бельмом на глазу. Да, жижа меня не отталкивала, но и не принимала — она хотела меня поглотить, проникнуть во все щели, задушить, утянуть на самое дно. Рядом со мной слабо бурлили какие-то комки, я едва ощущал их вибрацию, и плавало белое пятно. Последнее, что я распознал — его цвет, дальше вонь стала настолько невыносимой, что пришлось пробудиться. Шнерд знает, сколько я проспал, но душный запах оказался вполне реальным — это была смесь моего пота и соплей, натёкших в платок. Я встряхнулся и машинально дал команду лошади ускориться. Лин молниеносно последовал моему примеру, от удивления я почти подскочил. Орк многозначительно посмотрел на меня, а потом сложил ладони с серебряной монетой посередине и зашептал в них. Он не смотрел ни на дорогу, ни на коня, всё тело служителя ветра напряглось, взгляд был направлен в одну точку — пустоту, его пальцы и тело не то чернели, не то таяли в темноте, но при этом очертания его фигуры словно светились. Слабо, но заметно. До меня едва доносился его голос, топот копыт мешал опознать речь.