Марвин примерился, слегка подвигал меч, чтобы тот припал плотнее к выемке, и принялся оттачивать его, методично водя небольшим молотом по наклону оружия. Чем дальше от сердцевины шла работа, тем меньше становился инструмент в руках кузнеца. Центр должен закаляться, как самые старые корни железных деревьев, внешняя форма быть твёрдой, как стволы, углы и узоры — изящные, как ветви, а удары — лёгкие, как листья.
Лязгающий звук вскоре сменился шершавым шорохом, и кузнец довольно поднял вверх результат своей работы. Края клинка всё ещё отдавали рыжеватым оттенком, как и небольшой аккуратный узор в форме треугольника у самого основания. Марвин довольно отложил в сторону тонкую иглу, которая когда-то была полным жизни зелёным листком.
— А знаешь, чего бы ни было на уме у той сумасшедшей мамашки, наше дело она, кажись знает, — он удовлетворённо хмыкнул, осматривая своё создание, — рукоять с примесью росяной лилии, конечно, не диковинка для здешних мест, но вот клинок под редколесный хек — это уже сюрприз-сюрприз. Нечасто клиенты заботятся о сочетаемости материалов.
Хокке равнодушно развёл плечами.
Марвин оглядел ещё раз свою работу и послушно передал её наставнику. Тот молча принялся рассматривать, то приподнимая, то опуская маленький меч для маленького рыцаря.
— В целом, неплохо, но сердцевина может оказаться тяжеловатой для воздуха или огня, — мужчина встал и положил клинок охлаждаться в эликсире, из которого недавно вынули его рукоять.
— Ты найдёшь к чему придраться, — с лёгкой улыбкой подметил Марвин и вразвалку сел на деревянный стул. — Работа отличная: выдержан элементальный баланс, особенности состава, размер пользователя…
Дай угадаю, баланс ты сам выверял? — с не менее ироничной ухмылкой подмигнул Хокке.
— Опять заведёшь свою шарманку?
— Так просто от нравоучений брюзжащего старика тебе не избавиться, — игривый тон наставника дружелюбно ознаменовал его победу в споре.
— Едва ли тебя осмелятся назвать стариком, — Марвин многозначительно посмотрел на закостенелого кузнеца.
— Ой да перестань, — отмахнулся тот в неизменном состоянии духа, — больше слушай старых дев!
— И их дочерей…
Нечестный «один» всё же намного лучше, чем честный «ноль».
День продолжал таять на глазах. Закат становился всё ярче и переливался множеством оттенков от тёмно-фиолетового до оранжевого. Лучи солнца всё слабее цедили сквозь вековые деревья, их кроны и ветви. Дневные птицы постепенно умолкали, уступая своё место ночным певцам и охотникам. Но что было особенно волшебно в каждом таком вечере и, в частности, в сегодняшнем — это ветер. Как много он видел? Где был и что принёс с собой? С чем он отправится дальше и когда встретится с тобой вновь? — Ни на один из этих вопросов у неё не было ответов, да она их и не искала. Ветер никогда не бывает одинаковым, даже в течение одного дня. Утром он сырой, днем — сухой, а вечером наполняется всеми раскрытыми за день ароматами. Даже в такой тихой и неповоротливой деревушке, как Вермалл, он всегда находил, чем удивлять. Сейчас опалённые закатом соседские дома выглядели, казалось бы, так же как и 50 лет назад, но запах. Запах, приносимый ветром, наполнял картину восторженным благоговением: смесью охлаждающей чащи, вырывавшейся из стволов смолы, стареющего сена и цветущих лилий. Запах этих цветов был поистине удивительным, особенно в первый день, когда они раскрывали бутоны. Не зря же в честь него ежегодно устраивали фестиваль цветов. Лавандовая росяная лилия — первенец среди расцветающих растений, жизнь, родившаяся из энергии, символ гармонии двух сущностей одного целого. Не будь этих цветов, кто знает, что стало бы с деревней, и существовала ли бы она. Да и вся та безмятежность, что сейчас царит в этих краях на границе древнего леса. И пусть беспечное неведение спасает от мук размышлений, ветер никогда не врёт, не врал и сейчас.
— Бабушка!
Глухой голос прозвучал на первом этаже и приближался к лестнице.
Элла спокойно выдохнула и в последний раз окинула взглядом округу.
«Как прекрасно»
— Бабушка! — Марвин вошёл в комнату, едва постучав. — Нам пора выходить, ты готова?