Я, как отупевший идиот, смотрел на торчащие волосины моей клячи. Отличить их от обычной травы или галлюцинаций в потёмках не получалось. Рука ныла и коченела, а Лин так и не дал команды остановиться. От перенапряжения, сумрака и долгой езды меня стало тошнить, смотреть по сторонам было бесполезно — только сильнее мутило. Я потерялся в пространстве и оставил подсознание на уровне инстинктов: не упал — и хорошо. Контролировал только движения пальцев — да и то, откровенно, уже надоело. Я просто ждал сигнала от Лина. Напомнило, как Хокке учил меня оттачивать удар молотом — тоже методично, долго и раздражительно, зато помогло. Сначала сложно, потом привыкаешь и само получается. Но то было много лет назад, а для новых испытаний я порядком закостенел. Внутри указательного пальца нарастал неприятный зуд, я пытался не обращать на него внимание, но он раздражал моё и без того не радужное настроение. Чтобы не прерывать упражнение, я пытался почесать его в процессе — безуспешно, в конце концов я развернул большой палец так, чтобы ноготь прошёлся по злополучному месту. В момент, когда я сделал это, из кисти вырвалась воздушная волна, прошедшая овальным потоком впереди меня. От удивления лошади заржали, а Лин обернулся.
— Молодец, — он оценил мой обомлевший вид, — давай теперь по очереди: десять на одну, десять — на другую.
Я про себя выругался.
— Осталось совсем немного, потерпи, пожалуйста, — меня поддержала Рньифи.
Я поднял глаза и увидел неожиданно крупные силуэты гор. Они и до этого были немаленькими, а теперь, по мере нашего приближения, становились там вообще громадными. Небольшая, но яркая луна хорошо очерчивала их силуэты. Я обернулся вокруг и понял, что она окутывала все окрестности этой едва светящейся пеленой. Каких чудес не увидишь, если пересмотришь на холку собственной лошади. Справа чернел кудрявый лес фей, а они сами уже расползлись по полям аккурат за нами. Где-то через полчаса деревья поредели и слились с полями, только тогда Лин разрешил мне расслабиться. Я посмотрел на свои руки — они тряслись, как тряпки на ветру.
— Болят? Ну, не переживай, это хоть конечности, а не желудок, — Йольм сменил соседа по лошади, чтобы докучать уже мне. — А вот у Нуи природный талант.
— Ага.
— Единственное, не нравится мне этот мальчишка. — Я искоса посмотрел на пикси, который в одночасье сделался мне и другом, и сплетником. К тому же, слышать от него слово «мальчишка» в контексте его габаритов было комично. — Вьётся рядом с ней всё время, хохмится.
— Как ты сказал?
— Вьётся всё время и хохмится.
— Йольм, снизойди до моего деревенского языка и происхождения, будь добр. И без того голова трещит.
— У тебя от деревенского только причёска, неуч. Ты же у нас какой-то там полублагородный лорд или ещё что.
— Тьфу на тебя, — я аж сплюнул. — А что до Сирина, он способный, энергичный, к тому же, влюблённый, дай ему проявиться.
— Тоже мне, влюблённый, — пикси насупился ещё больше, — зуб тебе даю, что-то с ним не так! У него точно грязные мысли по поводу Нуи! Я по его глазам вижу, что он хочет попробовать межрасовый…
— А тебе самому Нуи не нравится что ли? — Задавать каверзные вопросы я любил.
— Нравится, но не так, — Йольм заёрзал на моём плече.
— Как не так? Ты ж не знаешь, как именно она ему нравится.
— Дурень ты.
— Ты меня хоть чайником назови, от этого я менее прав не стану. Ей стало лучше, она больше не теряет сознание, колдовать вон научилась. Тебе б порадоваться, а ты козлишься.
— Я волнуюсь, а не козлюсь. Чайник недоделанный.
Я даже хохотнул, а Йольм, как минимум, улыбнулся, или мне просто показалось.
— Они так легко расстались с этой феей, как будто она для них ничего не значит… — пикси неожиданно стал серьёзным.
— С учётом того, какими скотами оказались её сородичи, это даже хорошо. Кстати, как там Гордот? — Мысль сама из ниоткуда возникла в голове.
— Вроде хорошо, — Йольм бегло оглядел наставника, — мне сложно сказать, голова раскалывается. Предположу, что это очень больно, когда тебя ненавидят за то, за что ты не в ответе. Но ему уже много лет, а опыт сглаживает боль, знаешь ли.