Даша вернулась в прихожую. Илья складывал в сумку инструменты.
«А может… может, ты все же…». «Даже не думай!», — сказал он, открыл дверь, на пороге оглянулся: «Пока… дуся». Даша ушла в комнату, села на диван и стала думать. Что он имел ввиду? Чтобы не думала Ваську забрать? Или… чтобы не думала о его возвращении? Вот так вот, да? Тут без маленького реванша не обойтись.
Даша решительно подошла к стене и дернула картину. Картина не тронулась с места. Юкины фиалки даже не колыхнулись. Даша рванула изо всех сил, двумя руками. Фиалки покачнулись, стеклянно блеснули ярко-сиреневые лепестки, тяжелая рама рухнула, потащив за собой толстый гвоздь, и последним аккордом разлетелось на куски стекло, усеяв пол острыми обломками. «Вот тебе! Вот тебе! — глядя на разруху, повторяла громко Даша, — попробуй не приди, только попробуй!..». Хотелось сделать еще что-нибудь, но Даша сдержалась, уж очень демонстративно это бы выглядело. Она глянула на массивные, под старину (вместе покупали) стенные часы… он еще, наверно, к себе не доехал. Взяла со стола вчерашнюю газету, села в кресло и стала просматривать, равнодушно скользя глазами по столбцам. Что за удивительное объявление в рамочке, и такое большое, целое сочинение… «ШКОЛА СТЕРВОЛОГИИ…Предлагает уроки обольщения… Освоив наши методы, вы овладеете подлинным мастерством, и непременно найдете мужчину своей мечты…». Не пойти ли взять уроки обольщения… Даша расхохоталась и снова глянула на часы. Пора или рано еще?.. Дочитать надо… подумать только, учат стервозности.
«Здесь вы за несколько недель научитесь тому, до чего сами дошли бы, в лучшем случае, через 5 лет…». Да-а, она за пять лет мало чему научилась. «Вы станете искусной соблазнительницей, вокруг вас будут толпиться лучшие мужчины, роль брошенной жены или одинокой женщины вам не будет грозить никогда…»
Телефон на угловом столике (столик вместе покупали) слабо звякнул. Помолчал. Словно на другом конце передумали. И разразился бурной трелью. Даша медленно поднялась, не спеша, взяла трубку. «Я вас слушаю…»
— Ты как там? Все нормально? Ничего не упало?
— Да, нормально… только…
— Что? Говори, что случилось?
— А что у тебя шуршит там?
— Васька. Я нес клетку на балкон, почистить хотел, да решил по пути позвонить…
— А у меня… у меня картина упала. Вдруг, свалилась, и гвоздь вылез… совсем выпал. Ты не беспокойся, я мастера вызову…
— Даже не думай! Я приеду! Вот Ваську почищу, потом мы с ним чаю попьем и приеду.
— Чаю? С Васькой?
— Ну да, налью ему тоже, он полюбил.
— У меня есть чай… и кофе!
В трубке громко зашуршало и пискнуло. Пошли короткие гудки.
Надо было ему сказать, чтобы Ваську прихватил. Ужасно соскучилась.
МОЙ ЛЮБИМЫЙ ДОКТОР
Поэтическая студия — как гордо именовало себя это совсем недавно образовавшееся общество — собралась на свое заседание в третий раз. И, если в прошлые разы приходило совсем мало народу, то сейчас неожиданно привалило: трое молодых парней в аляповатых просторных штанах, майках с непонятными надписями, у одного волосы густо заплетены в косички «дреды», — ребята гордо и громко себя обозначили как «арт-поэты» и по очереди, с вызовом прочитали свои «поэзы», претендующие на авангардность ввиду обилия нецензурной, но уже привычной для многих лексики; парочка пиджачных, весьма немолодых, с благородно-уставшими лицами «тоже поэтов» — так они себя назвали, — одинаково заунывно, но с большим упоением читавших свои длинные стихотворения, с рифмами, очень напоминающими «розы-морозы»; две дамы, явно подруги, от смущения теснящиеся друг к дружке; светловолосый упитанный парень в белой футболке с синей надписью на иврите «Это моя страна», еще кто-то… И опять явилась старушка в длинной пестрой шелковой юбке и в шляпке в цветочек — без вот такой вычурно-интеллигентной старушки не обходятся подобные сборища, только старушки бывают разные — шумные, пронзитель-ноголосые, непременно садятся в первый ряд и непременно рвутся что-нибудь прочесть из своих мемуарных опусов, или тихие, малозаметные, их, притулившихся в уголке, и не разглядишь и не расслышишь. Эта старушка была из тихих, сидела позади, но на нее все равно оглядывались, видимо, шляпка привлекала и живые бегучие синие глаза под ней — такой веселенький чупа-чупс.