— Пусть ест на полу, как и полагается дворовой псине!
— Брат Фалдос, он ведь теперь тоже новус и наш брат, — вступился за меня Ренар.
— Мне такие братья не нужны! Я слышал, что род Эльмгартен славен своей гордостью. Судя по всему, молва врет.
Ренар побагровел:
— Если бы мы были не в культе, я бы вызвал тебя на поединок чести!
— Не дорос ты еще до таких поединков. Кем ты был? Оруженосцем? Или вовсе пажом? — Фалдос отвернулся от Ренара и посмотрел на меня: — Слушай ты, псина, отныне будешь есть на полу!
Если бы нас, как и раньше, кормили кашами, то я бы спокойно поел из своей миски и без стола. Мне не привыкать. В доме Воробья меня кормили с ложки, да и потом мы все ели, сидя на своих одеялах, столом так и не обзавелись. Вот только сейчас в мисках подавали лишь похлебку, а остальное стояло в общих котлах, и каждый накладывал себе сам.
Слуга молча подал мне мою миску, поставил возле кружку и ушел. Я съел похлебку, но живот уже привык к обильной пище и просил еще. Вряд ли Фалдос позволит мне наложить из общего котла рагу! Потому я решил подождать, пока все наедятся, чтобы взять остатки.
За столом было тихо. Время от времени мои новые собратья оглядывались на меня, в их глазах я видел не злорадство, а страх. Они боялись оказаться на моем месте. Под конец, когда все собрались уходить, Фалдос бросил:
— Хорошая псина. Может, и не сдохнешь так быстро!
На следующее утро слуга принес еще один наряд, хвала древу Сфирры, не балахон и не женское платье, а удобные штаны, еще одну рубаху и плотно прилегающий к телу гамбезон, пошитый из двух слоев с волосяной прокладкой. Обычно гамбезоны носят под доспехами, но небогатые воины носят их и вместо брони. В нем удобнее размахивать палкой, да и получать удары будет не так больно. Теперь у меня столько одежды, сколько не было ни разу в жизни!
От радости я почти и забыл вчерашнюю обиду, но едва вышел из кельи, как мне напомнили.
— Вот, значит, где псина живет. И чепрак у нее новый! Мне это не нравится.
До этого я не держал обиды на Ренара, ведь он ничего дурного мне не сделал, и на Фалдоса не злился. Они ведь и впрямь благородные! Если бы кто-то из них приехал в нашу деревню, мы все кланялись бы до земли и носа из пыли не вынимали. Они могли войти в любой дом и выкинуть жителей на улицу, чтобы переночевать под их крышей. Благородные, как и новусы, получают всё, что пожелают. Одного их слова довольно, чтоб тебя запороли до смерти.
Немудрено, что благородные не желают есть за одним столом с простолюдином. Если б не культ, так я бы даже не подошел к ним столь близко. Новус я теперь или нет, но кровь-то во мне течет обычная.
Но когда Фалдос велел снять гамбезон, я не послушался. Я впервые надел что-то поистине великолепное и удобное, мне нравилась гладкость нижнего слоя и прочность верхнего. Если я отдам гамбезон, они же его украдут или попортят!
— Снимай! Не хочу, чтобы чернь ходила в той же одежде, что и я!
— Культ дал, культ пусть и забирает, — не отрывая взгляда от полу, пробурчал я. — Тебе не дам.
— Ты на кого тявкаешь? — разозлился Фалдос.
Я мельком глянул на «собратьев». Не всем им это зрелище приходилось по вкусу, но некоторые захотели подсобить Фалдосу, подскочили ко мне, я уже приготовился бить так, как учил Ломач.
— Почему до сих пор не в зале? — раздался окрик брата Арноса.
— Да вот, надо поучить одну псину… — вальяжно ответил Фалдос и тут же согнулся от боли.
Брат Арнос едва коснулся его живота, а звук был, словно молотом по бревну ударили. А ведь Арнос едва ли старше Фалдоса и телом хлипок с виду, не чета ражему да могутному благородному.
— Да будет сие вразумлением для всех вас, новусов, ибо отныне вы все равны. Мы, невзирая на звания и достоинства, именуем друг друга братьями, лишь магистра почитаем как владыку. Призываю вас относиться друг к другу с должным уважением!
Фалдос, отхаркавшись и отдышавшись, сдавленно просипел:
— А ведь ты, брат Арнос, из простолюдинов! Потому его и защищаешь.
— Для тебя важнее осознать, что я уже не новус, но адептус. Выше тебя по званию в культе. Извольте следовать за мной!
В комнате с оружием брат Арнос всех разделил на пары и велел по очереди бить друг друга палками. Треск поднялся такой, будто в лесу деревья валят. И сразу стало понятно, кто силен в фехтовании, а кто слаб. Благородные не просто махали палками, а умело рубили, уворачивались да отбивали удары. Особенно выделялся Фалдос, который сразу загнал напарника в угол и принялся избивать.
Со мной, как и прежде, встал в пару брат Арнос.
— Бей изо всех сил! — велел он.
И я ударил что было мочи. Не так уж моя душа и спокойна, как я думал. С каждым замахом, с каждым шагом злость пробуждалась во мне, злость и обида, и вскоре моя палка разлетелась на куски.
— Ты бьешь неразумно, — тихо сказал Арнос. — Силы прикладываешь много, а толку с того мало. Любой благородный повалит тебя в один миг, и не потому что сильнее, а потому что его учили, как бить. Гляди и повторяй за мной.
Он показал, как надо брать палку, там, оказывается, тоже своя наука, как замахиваться, как уже после замаха менять место, куда хочешь ударить, чтоб обмануть врага, и куда направлять взгляд. А потом хорошенько избил меня, достав даже через двуслойный гамбезон.
— Не позволяй им довлеть над тобой, иначе будет хуже, — сказал брат Арнос напоследок.
— Но ведь они благородные…
— А ты новус.
Сказать-то он сказал, но как это сделать? Во время обеда меня попросту не подпустили к столу. Их вон столько, а я всего один!
Правда, и среди благородных единства не было. Фалдос, как самый старший и самый сильный, быстро выделил среди братьев своих ближников, видать, тех, кто пришел с ним в один день. Они занимали лучшие места за столом, первыми выбирали себе лучшие куски и поддакивали каждому слову Фалдоса. Хуже всех, не считая меня, приходилось Ренару и еще нескольким парням, кажется, из-за их родов, которые были не в ладах с родом Фалдоса.
Вроде бы Фалдос должен ненавидеть род и отца, который вышвырнул его из наследников и отдал в культ, откуда выхода почти нет, но почему-то это было не так.
После обеда и короткого отдыха мы снова направились к брату адептусу, чтобы постигать грамоту и истинный язык. Там меня тоже никто не трогал. Брат адептус строго пресекал разговоры, требовал повторять за ним буквы и слова, а под конец вновь взялся учить нас чистописанию без клякс и помарок.
За ужином еще один парень попал в немилость к Фалдосу. Он провинился тем, что хорошо владел пером и быстрее всех запомнил буквы.
— Я больше не буду, — прогнусавил несчастный, утирая кровь из разбитого носа.
— То-то же! Никому не позволено тут быть лучше меня! Если я не стану адептусом, то и никто не станет, — сказал Фалдос, обводя благородных тяжелым взглядом.
Я еле спрятал усмешку, уткнувшись в свою миску с похлебкой.
Глава 29
Я проснулся посреди ночи и не сразу понял, от чего. Кажись, дверь хлопнула. И резко пахнуло нечистотами, теми самыми, коими я еще в Сентиморе нанюхался. Наощупь я отыскал принесенную из города свечу, огниво с трутом, наскоро высек искру, зажег огонь и оцепенел. Вся келья была залита дерьмом, даже на одеяло плеснуло, что уж говорить про новенькую одежку, бережно сложенную в углу, чтоб не помять ненароком. И балахон, и великолепный гамбезон, и одна из двух нижних рубах — всё испачкано. Балахон и рубаху я как-нибудь отстираю, но гамбезон? Он пошит иначе, и его легко попортить.
Уставившись на замаранную келью, я долго просидел на лавке, потом опомнился, встал, кое-как оттряхнул одеяло, отыскал в мешке старые драные штаны, взял свое поганое ведро и начал собирать нечистоты. От дурного запаха и мысли, что это касается моих рук, меня замутило. Коровий навоз убирать было легче, даже куриный вонючий помет казался не столь мерзким, как вот эта жижа. Затем я отправился на поиски уборной, чтобы опорожнить ведро, проблуждал немало, но нашел дыру, куда слуги выливали наши нечистоты. Потом сгреб все испоганенное белье и потащил в мыльню. Вода в ней сейчас была холодной, зато в нескольких мисках осталась подсохшая мыльная смесь. До самого утра я застирывал одежду. На темном балахоне пятен не разглядеть, белая рубаха, конечно, вся осталась в желто-коричневых разводах, про гамбезон и говорить нечего: ткань изломалась, потеряла прежний вид и форму. Я едва не разрыдался, глядя на испорченную вещь.