Вдруг раздался голос. Женский, молодой и звонкий голос, который заполнил всю площадь.
- Что вы делаете?
Все замерли. Лица в масках переглядывались, но никого не видели.
- Что вы делаете?! – повторил голос. Наконец, ответил сотник Панасюк. Он весело усмехнулся и крикнул: «Ты де, дитечко? Ану йды до папы!».
- Я здесь! – ответил голос, и тонкая тень отделилась от стены и превратилась в молодую девушку. Ее золотые волосы слегка светились. А рядом с ней вдруг материализовалась еще одна фигура – странная, бочковатая и бородатая, как будто Дед Мороз надел военную форму, с автоматом в руке и почему-то трубкой в зубах. Фигура почесала живот и выдохнула: «Э-эх».
А девушка[4] снова заговорила. Ее голос обрел еще большую силу, от лица стало исходить свечение.
- В кого вы превратились?
Пауза была нарушена громким криком. «Стриляй» – заорал сотник и сам выхватил пистолет. Непрерывным треском захлопали выстрелы. Но с девушкой ничего не произошло. И со странным бородачом, стоявшим перед ней, и закрывавшим ее собой – тоже. В наступившей за смолкшими выстрелами тишине он хохотнул.
- Пулями нас не возьмешь, ребята. Пули меня боятся.
Девушка сделала шаг вперед. Свет от нее усилился. Голосом, в котором зазвучали колокола, она произнесла:
- Я обвиняю вас. Вы стали чудовищами, – от нее пошли волны света, – приговариваю вас… К ИСПРАВЛЕНИЮ!
Кто-то снова открыл огонь. Рядовой Пацюк почувствовал жуткую боль в лице, в области пятачка. Казалось, что его лицо медленно ломается. Такую боль можно почувствовать, если год не расти, а потом за две минуты наверстать упущенное. И это только физическая боль. Одновременно с ней пришла и другая: что болело, рядовой не знал, но потом говорил, что так, наверное, болит душа. Он извивался всем телом и не находил в себе силы для крика. Рядом с ним люди падали на землю, пытались срывать маски и били себя по лицу.
И тут раздался грохот выстрелов. Они были такими быстрыми, что обезумевшие гвардейцы принимали их за бесконечную автоматную очередь, но каждая пуля имела цель. Гвардейцев убивали по одному, выстрелами в лоб, и они умирали еще до того, как их тела оказывались на земле. Так продолжалось какое-то время, затем огонь прекратился. Выжившие, а их была примерно половина, просто стояли, глядя на свои руки, привыкая к боли по всему телу и боясь снять маски.
Через полчаса рядовой Пацюк очнулся. Он увидел заплаканное лицо какой-то женщины, она крикнула в сторону: «Еще один». К ним подошел тот самый, похожий на Деда Мороза бородач[5] с трубкой. Пацюк затрясся. Дед Мороз долго его разглядывал, затем сказал женщине: «Этот еще ничего. Хоть на человека похож». И наклонился.
- Тебя как зовут?
- Шо?
Несколько секунд рядовой бессмысленно таращился на его трубку. Потом он заплакал.
Тем временем примерно в шестидесяти километрах от села Мирное в сторону столицы быстро удалялся джип. После первого неудачного выстрела сотник Панасюк сделал несколько шагов назад и оказался з углом дома. Оттуда он быстро направился к джипам. Издали он наблюдал сияние над площадью и смерть своих людей. Теперь он ехал в столицу. Эта ситуация была не для него. Он ехал к правителям.
VII
Совещание
Они вышли из внутреннего двора Здания Правительства и свернули на боковую улицу. Некоторое время шли молча. Это было так похоже на него: собрать внеочередное заседание кабинета министров, чтобы самому туда не прийти. Поэтому первым лицам страны пришлось идти к нему домой. Самаэль Бабломойер жил в старинном особняке в двух кварталах от Здания Правительства. Естественно, улицу он распорядился сделать пешеходной – очевидно, именно ради таких случаев. Первые лица страны шли к нему, как первоклассники в кабинет директора, и они знали, что все это знают.
Вообще, разгребать мусор должен был президент[6]. По крайней мере, они на это рассчитывали изначально. Однако Бабломойер с ним дела не имел. Поэтому президент ездил на международные саммиты и говорил о свободе, а делать грязную работу приходилось его команде. Точнее, доверенным лицам Бабломойера, которые заняли главные государственные посты. Премьер-министром благодаря своей безвредности остался Алчений Лжеценюк[7]. Адольф Дур успел даже пробыть несколько дней президентом, а затем занял пост спикера парламента, а самая популярная в народе партия уже давно была накрепко связана с именем ее основательницы...
На не успевшем начаться заседании кабинета министров должны были принять меры по поводу инцидента в селе Мирное. Там, по словам сотника Панасюка, случилось что-то невероятное. Несколько человек напали на элитный карательный батальон и перебили чуть ли не всех солдат. Это могло стать большой проблемой, поэтому желательно было переложить ее на чужие плечи. Но с Бабломойером такое не проходит. Поэтому они шли молча, стараясь не обнаружить своего беспокойства…
Как обычно, первым нарушил молчание премьер-министр.
- Какая все-таки неприятность… даже поверить сложно, – и, как обычно, его спутники не ответили.
- Хотя Панасюку верить можно. Он верный человек. Может, не совсем человек, ха-ха?
Вновь никакого ответа. Спикер парламента бросил на него враждебный взгляд. Алчений нервно и подобострастно посмотрел на Злюэллу: «Но я не сомневаюсь, что мы с этим справимся! Мы же под твоим руководством, дорогая!».
Следующие полквартала прошли в молчании. Алчений поглядывал на свою спутницу, на ее облегающее платье из черной кожи. Он сглотнул и осмелился сделать комплимент:
- Кстати, ты выглядишь великолепно! Конечно, ты всегда великолепна, но сегодня даже еще лучше, чем обычно! Кожа тебе к лицу…
Злюля обернулась к нему с улыбкой. У Алчения застучало в висках. Все еще улыбаясь, она сказала:
- Алик! Хочешь пускать на меня слюни, пускай молча!
Еле слышно пробормотав «да что ты…», Алчений опустил голову. Адольф презрительно усмехнулся. Но Злюля еще не закончила.
- Вообще, бери пример с нашего мумика, – сказала она, кивнув на спикера, – он у нас профессионал по этому делу. Да, мумик?
Мумик не ответил. Он мирился с унижением, но ненавидел свое прозвище. Злюля была одной из первых, кто подхватил кличку «мумия», и он подозревал, что она сама ее придумала.
Как обычно, за наказанием последовала награда. Злюля вытянула руку и мягко положила ладонь ему на лысину. Затем она повернулась к премьер-министру. «Ладно, не завидуй – сказала она – ты тоже хороший мальчик». И положила вторую ладонь на лысину ему. Следующие несколько шагов она прошла чуть позади мужчин, держа ладони на их головах. Они пришли.
Если бы в дом к Самаэлю Бабломойеру вдруг явились непрошенные гости, их бы встретили существа, напоминающие сказочных чудовищ. Всех остальных встречала тетя Роза. Кем она приходилась Самаэлю – родственницей, или прислугой, или и тем и другим одновременно – никто не знал. Она была естественным барьером между ним и внешним миром. Довольно шумным барьером.
- О! Пришли! Заходите! Заходите! Семочка ждет!
Она ввела их в холл, а затем повела дальше, не переставая делиться новостями таким тоном, как будто пыталась голосом разбить посуду.
- Семочка так волнуется! Так волнуется! Он же почти ничего не ест! Я ему говорю «Семочка, ты же покушай!» А он не ест! Вы знаете, он так не волновался с тех пор, как сгорел тот… в этой… как ее… ну, вы поняли! В Пальмире!
Гости переглянулись. Им тоже тогда пришлось поволноваться. Впрочем, обошлось без особых последствий. Тем временем, крики продолжились.
- Люди ж тогда разное говорили! Нехорошее говорили про моего Семочку! Пришли журналисты, стали меня спрашивать… «А что вы думаете – говорят – об этих слухах, что господин Бабломойер стоит за сожжением людей в Пальмире?». Вообще распустились! Я им тогда ответила! Так им и сказала: «А что – говорю – у Семочки не может быть бизнес-интересов? Он большой мальчик! Если у него проблемы – он их решает!»
4.
Девушку по имени Мария Благовещенская все знали под именем «Солнышко». Профессиональный юрист, она приобрела известность еще до того, как начали меняться лица, когда выяснилось, что ее нельзя подкупить – случай для Окраины сверхъестественный. Однако она оказалась способной на нечто большее. После частной встречи с Марией один министр добровольно ушел в отставку и признался в мошенничестве. Расследование показало, что в присутствии Солнышка люди теряют умение обманывать себя и находить оправдания своим проступкам. Естественной реакцией на это становится неотвратимое и полное раскаяние. После этого случая ее уволили, а министра восстановили, однако что-то в нем изменилось, и соответствовать своей должности он уже не смог.
5.
Подлинное имя этого человека неизвестно. Его зовут по-разному, но известно, что сам он предпочитает прозвище «Дед Мороз». Бывший солдат, уже долгие годы занимавшийся разведением поросят и курением трубки. Так бы продолжалось и дальше, но однажды окраинцы запрыгали и надели маски. Вскоре в поросят прилетела граната, а заодно и в некоторых соседей. Тогда бородач взял старую военную форму (она сразу затрещала в области живота) и… в народе стали рассказывать о чудесах, которые совершил вроде как Дед Мороз. Дед Мороз обладает удивительной способностью, которая до сих пор не изучена и не имеет объяснения: он останавливает пули. Впрочем, сам он для этого не делает ничего, пули предпочитают останавливаться сами. Так случается, когда Дед Мороз в хорошем настроении. Когда он в плохом, пули разворачиваются и летят обратно – только еще быстрее
6.
Президент. Как там его… После революции в Окраине появился новый президент – но, как говорили, «что он есть, что его нет…». Он мелькает в телевизоре и машет булавой, требует называть его «ваше высокопревосходительство» и вообще притворяется, что что-то решает. Так ли это на самом деле – пока неизвестно… Сверхъестественные способности у него пока не обнаружены – если не считать сверхъестественным богатство и много вооруженных людей.
7.
Алчений Лжеценюк – объект шуток и зависти всей Окраины, человек, который при любых обстоятельствах сохраняет свою должность и удобный кабинет в Здании Правительства. Известен тем, что в детстве продал вставную челюсть своей бабушки за морковку. Член секты онанологов. В какой-то момент все обратили внимание, что Лжеценюк ухитряется сохранить лицо в ситуации, когда самые опытные люди остались бы без штанов. С тех пор он – талисман каждого правительства. Кроме того, его всегда можно выставить виноватым: все поверят, это будет недалеко от истины, а самому Лжеценюку никак не повредит.