— Почему? Почему? Почему?
И тут она наконец заплакала. По-настоящему. Может быть впервые, после того случая во втором классе, когда ее несправедливо обвинили в том, что она украла золотую цепочку у Ирины Корольковой, маминой знакомицы. А она не крала… Не крала! И теперь снова эти большие, сорвавшиеся с цепи, слезы. Они затопили глаза и горло. Самые жгучие, куда там перчикам чили. Самые пронизывающие, до мозговой кости, куда там холодным охапкам ноябрьского ветра. Самые справедливые. За вставшим колом мягким диваном Абраменковых из пятого дома с кожаными подлокотниками, предметом абсолютной лизиной зависти и одной из причин ее похода к этим шаромыжникам в МММ к брату и Засентябрилло ее нашла Редькина. Большая, в два раза крупнее Лизы, она тащила в руках охапку одежды в цементной серой пыли.
— Ты что, Редькина? — быстро поднялась Лиза на ноги. — Ты где? Это нельзя. Это мародерство.
Одежду Редькина не бросила и не ответила плаксиво. Говорило уверенно, куда как серьезней теперешней Лизы..
— Ночью холодно будет, Елизавета Пална. А это нам сейчас важнее. Половину возьмете?
И Лиза подчинилась. Взяла у Редькиной пальто Семеновой на атласной красной подкладке, две куртки и меховую шапку.
— А это? Тоже чтобы не замерзнуть?
Лиза помахала перед Редькиной красивыми лаковыми лодочками.
— Это Свищевой. Из 7 дома.
Редькина смутилась.
— А я и не заметила. Как то само собой получилось.
— Эх, Редькина. Не так ты начинаешь жизнь.
Много хотела еще что сказать. Но опомнилась. Огляделась. Совсем то, что окружало их не походило на учительскую.
— Да у тебя и размер, наверное, не тот. Это 39.
— А я газеты напихаю, Елизавета Пална. — Редькина быстро заговорила и не красивые с короткими ресницами глазки осветились внутренним нежным светом. Она была из тяжелой семьи и Лиза сама отдавала ее матери свои старые зимние ботинки. Но за всю свою школьную жизнь Редькина ничего не украла. И что сейчас… Лиза впихнула туфли Редькиной обратно. Они пошли, спотыкаясь по застывшему морю.
— Что это? Что это? Смотрите Елизавета Пална. Краны идут! Краны идут! — закричала Редькина.
Два Ивановца держали не меньше 50-ти. Сложенные стрелы подпрыгивали в упорах. Они остановились. Зарылись в гравийную дорогу. К ним сразу побежали люди. Побежала и Лиза с Редькиной. У Лизы опять появилась надежда.
Шершавкин пошевелился. Поискал рукой Лизу. Племянница взбежала пальчиками по его ладони и охватила запястье.
— Дядя. Сколько нам еще здесь сидеть?
Шершавкин лежал на животе. Перевернуться не мог. Кровать бабушки лежала не прямо. Задние ножки ушли вниз и придавили ноги. Не сильно. Но шевелиться без нужды совсем не следовало. Лизе нормально, а Шершавкин человек взрослый и представляет себе сколько над ними неуравновешенных каменных тонн. Им дай волю. Раздавят не помилуют.
— Не долго, кнопка. Слышишь? Шумят.
Шершавкин ничего такого не слышал, но как первостатейный махинатор знал точно. В реальности главное иллюзия. Если иллюзия реальна значит реальность не иллюзорна. Как то так. Будто горячий блин с ладони на ладонь перекидываешь.
— Сейчас уже наверное из Москвы корабли к Сахалину идут.
— Из Москвы.
— А то… Ты думаешь, что… Я же депутат.
— Тебя еще не выбрали. Мама сказала.
— Мама… Больно много она знает.
— Она завуч.
— А я не знаю. Я то лучше всех это знаю.
— Поэтому сбежал? — неожиданно серьезно спросила Лиза.
— Может… Как вариант.
— Слабак… Она же тебя любит.
Шершаыкин закашлялся.
— Пыли здесь… Надо будет когда выберемся. Метлу из титана на Уралвагонзаводе сконструировать длиной с трассу Читой-Хабаровск. Так вот значит. Рассказать тебе как оно дальше будет?
— Расскажи.
Племянница подползла ближе. Прижалась к Шершавкину. Тот немного прополз вперед. Просунул нос между решетками кровати. Уперся. Так легче было держать голову и начал.