Обещанная вьетнамскими товарищами машина не пришла. Слегка ободранному, весьма уставшему и сильно похудевшему отряду было нелегко найти грузовик, водитель которого согласился, наконец, принять в кузов сомнительного вида иностранцев.
Потом «порадовала» погода.
Сайгон встретил сильным тропическим ливнем. Вода в буквальном смысле лила «стеной», казалось, еще немного – и людям придется срочно отращивать плавники и жабры, потому что по-иному дышать тут уже не получится…
Человеческий фактор не стал исключением из полосы невезения. В отель команду заселили только после долгих переговоров и вмешательства консула.
Но, как для себя уяснили сотрудники особого отдела, решающим фактором явились вовсе не первоначальные договоренности, а блестящее знание вьетнамского языка, местного фольклора и каких-то общих дальних родственников среди местной партийной ячейки и их непосредственного начальства.
Нехорошие странности на этом не закончились. Самолет не прилетел (и этому уже никто особо не удивился). В итоге компанию отправили в колонне военной техники, в Дананг — 1600 км. пути!
Зато их везли в «очень комфортабельных условиях»… «на самом новом и свежем грузовике…». Угу. Возраст грузовика никто устанавать не стал, может, он и правда был новым. Но в кузове, помимо особистов, находились связки с бананами на разных стадиях зрелости, три ящика гниющих апельсинов и небольшая горка свежайших ананасов - которыми любезно предложили угощаться вьетнамские товарищи проголодавшихся путешественников.
Бесконечная тряская дорога, остановки на сон в полуразрушенных поселках, осточертевшая влажная жара днем и опостылевший хор всякой живности ночью… Самое тяжелое заключалось в том, что друзья не имели возможности ни нормально поесть, ни помыться – банально негде! Путники чувствовали себя Ливингстонами и Миклухо-Маклаями в одном флаконе и мечтали о конце странствий как мученики о святом причастии.
И вот, наконец, их довезли.
Джунгли расступились, выпустив маленький отряд из зеленого кошмара, и впереди замаячили «признаки цивилизации».
Аэропорт встретил строгими таможенниками и (ура!) буфетом. Кажется, власть невезения стала иссякать (или осталась в «свежем грузовике»?).
Выпив по стаканчику крепчайшего джина, отряд почувствовал, как вместе с напитком по организму разливается блаженное тепло, и обрел, наконец, спокойствие, похожее на счастье.
Затем были перелет в Хошимин и Скандал, который устроил Ян в посольстве. Команда лишний раз убедилась в том, что Ян умеет делать все – драться и говорить на любом языке, читать карты и ставить задачи, предсказывать судьбу и есть что угодно (или кого угодно)… а в его умении ругаться вообще никто не сомневался. И правильно. Скандал был феерический. На трех языках, с поминанием кое-чьих родословных (очень нехороших), гнева древних богов и кары от богов современных, именуемых «комиссия» и «персональное дело».
Какое-то из этих божеств было поистине могучим, и такое экспрессивное воззвание Яна увенчалось успехом.
Ибо путникам дарован был долгожданный отдых, а «вишенкой на торте» оказался лучший отель столицы — с противомоскитными сетками и душем, из которого текла немного ржавая, но зато горячая вода! А рядом лежал большой кусок белого мыла, пахнущего по-советски — хозяйственным! Мечта!
Ближе к полуночи выспавшийся за день Борис вышел на балкон. На черном небе ярко сияли крохотные капли звезд, складывающиеся в таинственные созвездия. Громко пели цикады. Это уже не раздражало, а воспринималось как экзотическая музыка. Плохо освещенный Ханой прятался где-то за деревьями старого парка, разбитого в неведомые времена перед зданием отеля, построенного сто лет назад в колониальном стиле.
В душе царил покой. И умиротворение. Казалось, он сейчас был в гармонии со всем миром…
Вдруг необозримо далеко Борис заметил вспыхнувший маленький огонек, который колыхался и мерцал, будучи отделенным от человека. Человек стоял на небольшой балконной антресоли, за медленно движущейся завесой темных стволов и шевелящейся под ночным ветерком листвы. Оттуда, из далекого далека, мягко зазвучал голос, напевая песню, такую же старую как парк, отель и вся эта странная, разрушенная голодом и войной тропическая страна. Простая, ласковая, безыскусная песня дополнялась тихой мелодией флейты. Такую мелодию, должно быть, напевал языческий бог Пан, ушедший по собственной воле с Олимпа жить к людям.