6. В данном варианте Джип (пушту)
7. Алексей Сурков. 1941 год. Землянка (Илья и Ян поют чуть по другому)
Глава 22
Хроники особого отдела — 2. Глава 3.7. Что мы ищем?
1129 год. За день до весеннего солнцестояния.
Позади остались долгие седмицы изнуряющего пути. Караван, наконец, приблизился к Мазари-Шариф, оказавшись на родине его молодости. В Балхе он жил давным-давно, в тот самый благословенный момент, когда женщины казались слаще вина, а будущее - таким же неизменным, как горный поток после дождливой зимы. Но пролетела жизнь, и Омар понял, что все когда-то заканчивается. А ещё он устал. Устал не от тяжёлого перехода. Жаловаться на трудную дорогу в этот раз ему было бы просто смешно. Сам глава караванного пути вёл обоз. Все блага, возможные для путника, были предоставлены ведущим – его гостям. А Омар был самым почетным гостем. Его поместили следом за главой, в начале каравана. И даже местные эмиры являлись только с одной целью — познакомиться и выразить почёт ему, безродному сыну ткача, прожившему столь длинную, славную и необычную жизнь.
А прекрасноликая пери-Весна плескалась красками. Ожерелья из белых и розовых рододендронов свисали с зеленеющих мхом гранитных валунов, словно бесценные морские жемчуга, а очистившийся за холодные месяцы от людских миазмов воздух призывал к совести и чести. Даже мерзкие мелкие блохи ещё не мучали верблюдов. В Курдских горах раздувались до размеров полноценной реки мелкие ручьи. Они смеялись тысячами звонких голосов, они осыпались серебром ледяной капели на головы правоверных, они игриво подталкивали камни – а те летели, будто выпущенные из пращи. Красивое время и опасное время. Ведущие караван рабы не зря считали себя в конце пути почти погибшими, каждую минуту ожидая водяного шквала.
Жизнь радовала его старые глаза.
***
***
Остановив, на раскинувшей большими крыльями амфитеатра площади Умм ал-билада (Балха), обоз караванщик с плохо скрываемым раздражением узнал, что все места для отдыха усталым людям заняты. Увы, за последние три дня внезапно прибыло сразу шесть караванов, и переполненная старая площадь бурлила – разноязыкий гомон голосов требовал еды, воды, костров и шатров, то и дело сцепляясь в ссорах…
Старый Абдер-Мохаммед-Рахман недаром считался мудрым – он ни с кем ссориться не стал, а принял решение занять под одалисок и почетных гостей пустующую старую башню. В ней давно не замечали признаков жизни, да и пещерный вход-провал, заросший за зиму колючим кустарником, не манил путешественника. Правда, рассказы про это обиталище иблисов ходили скверные, а потому пугали. Тем не менее, туда никогда не проникал дождь, и всегда было светло. А вязанка-другая хвороста могла бы разогреть не только душу, но и живот - добрым куском горячего мяса. Таким образом, старому торговцу бояться рассказов про живущих в горе иблисов, не стоило. «В светлых белых комнатах чертям не место!» — решил он. Послав рабов убираться, караванщик пошёл присматривать место для остального обоза.
***
Ночь подкралась к городу чёрной кошкой, быстро расплескав тьму, она принесла бурю. Молнии, сверкавшие зарницами ещё с вечера, уже ближе к полуночи белым острым забором отгородили горы от людей. На землю упал удар тяжелого небесного молота. Громовой раскат прокатился по долине… и больше не стих.
С неба полились потоки воды, с гор - грязи. Громовые раскаты глушили крики погонщиков и призывы о помощи. К утру на долину сошёл сель…
Только ближе к полудню, когда разленившееся после зимы солнце все-таки спекло коркой сошедшую с гор глину и камни, люди смогли оценить масштабы своих потерь.
Обиженно кричали застрявшие в бурой вязкой жиже верблюды; опасно звенели колокольцы городских нищих, созывавших в свои ряды братию на воровской промысел; горестно кричали потерявшие в одночасье свои товары караванщики, и рвали на себе полы пропитанных влагой халатов местные ткачи. Потери последних были безграничными. Целая улица, расположившая у башни под горой свои мастерские, оказалась замурованной взбесившейся за ночь рекой. Мастера остались без шерсти, без красок и без жён, тихо сидевших в роковую ночь на тюках с дорогой пряжей. Пряжа оказалась воистину бесценной - она стоила жизни не только женам, но и дочерям…
Именно в это время на залитой грязью и нечистотами площади оказался еще один странник, верхом на угольно-синем, словно крылья вестника смерти — ворона, немного усталом и очень сердитом скакуне.