Окончательно рассердился на него Один. Приковали Локи к скале и приказали ядовитой змее сторожить наглеца! Из пасти на тело поверженного бога долгих три года капал яд, пока не разъел сковывающее его железо.
За это время разругались боги с великанами, протрубили в рог Гьяллархорн и начался Рагнарек. В этой войне погибли все старшие боги, остался только Локи…»
Некоторое время все молчали.
Четырнадцатилетняя Маша вдруг подошла к Яну и потрогала у него на виске маленький шрам, который, как звездочка от разбившейся об висок упавшей капли, иногда показывался среди волос.
— А дальше? — тихо попросила она.
— А дальше Локи похоронил своих братьев. Заковал он Митгард льдом и засыпал камнями. Но Гьяллархон по-прежнему цел. Тогда у Бога не хватило сил его сломать. И таящие на солнце льды почти вытолкнули рог судного дня на поверхность земли….
В зале стояла непривычная тишина. Люди испуганно посмотрели друг на друга, словно страшный рог опять протрубил Рагнарек.
На диване, обнявшись, тихо сопели близнецы.
— Богородице Дево, радуйся…,— прошептал Василий Иванович, посмотрев на спящих детей с нескрываемым страхом, смешанным с надеждой на тишину.
Компания, стараясь не дышать, одними глазами наблюдала, как родители, словно бестелесные ангелы, несут своих чад в спальню. Только через десять минут, убедившись в отсутствии звуков из детской, все вздохнули.
— Олладий, проследи…, — строго сказал полковник.
Вернувшийся Илья, увидев всю настороженную компанию, вздрогнул, покраснел и выпалил:
— Когда летим-то, Ян Геннадьевич?
— В пятницу, товарищ майор!
— А куда? — разумно поинтересовался Борис.
— На кудыкину гору! — вдруг зло и громко ответила ему Ксения.
Она встала и подошла к закрытому и законопаченному ватой до весны окну. Там, освещённая светом фонаря, мерцала всеми цветами радуги расчищенная тропинка. На ступеньках крыльца сидел Мрак, любивший зиму и долго гуляющий по ночному лесу среди сугробов. Женщина обернулась к остальным и продолжила:
— К белым пустыням, где лед и снег, где больно глазам и сердцу.
Ян удивленно посмотрел на пророчицу и тихо дополнил:
— Там очень холодно, но горячее сердце не замёрзнет. Мужа придётся отпустить, Ксения. Он мне нужен.
***
Ещё стояла темно-серая мгла, и до весны, с ее чёрными проталинами, покрытыми ярким лишайником цвета темного золота, живущим летом на камнях под вечным солнцем, было далеко. Но в торосах низким вздыхающим голосом уже гудел лед, и южный ветер готовился отогнать его от берега, оставив только корку припая, окончательно исчезающего на побережье к концу лета.
Всего несколько часов назад море плескалось, масляно сияя, хотя вдали и белели маленькие барашки, но оно спокойно и мирно дышало, предвещая скорое окончание холодов, приглашая людей на весеннюю морскую охоту: бить моржей и есть горячее сытное красное мясо.
В Каанааке, единственном крупном эскимосском поселении, не боящемся ставить свои «иннуик» на берегу холодного моря, с утра охотники на утлых кожаных каяках с веселыми криками уплыли туда, откуда доносился первый рёв могучих моржей. Вышедшие на берег женщины с гордостью наблюдали, как перекатывались, словно волны, мышцы их мужей на оголенных спинах, покрытых от напряжения и нетерпения едким потом. Моржи — это сытая жизнь. Это кожа, которую пора перетягивать на байдарках и домах. Это бивни, которые можно отвезти в Готхоб и обменять на новое ружьё и патроны.
Но в конце зимы погода переменчива. Злой северный ветер налетел, и море закипело, да так, что его грохот и шум домчал до гор и там сорвался камнепадом.
Охотники сумели быстро вернуться, правда ни с чем. Но все остались стоять на берегу,увидев, как среди черных туч и темного моря на горизонте показался светлый треугольник большой лодки, следом шли ещё три, в ряд. Их то швыряло глубоко в бездонную ледяную пучину, то подкидывало на высокий гребень пенной волны. Океан играл с утлыми вельботами, а они упрямо продвигались вперёд.
Охотники столпились на берегу. Жизнь на Севере с рождения сделала этих людей суровыми и настороженными воинами. Тот, кто почти каждый день встречается со смертью, не может быть другим. Все смотрели на рассердившийся к ночи океан и ждали.
Малыш Нааль смешно ковыляя, как тюлень на берегу, подошел к отцу и, дёрнув его за истертую оленью кухлянку, вопросительно посмотрел вперёд.
— Вельботы, — уверенно произнёс отец. Потом посмотрел на темную головенку сына под своей рукой и громко добавил: