— Вероятно, стоит сообщить новоиспечённой жене графа Вронежского, что к нему пожаловала бывшая невеста, — с плохо скрываемым злорадством быстро протараторила некрасивая блондинка.
Августа от неожиданности поднялась и тут же почувствовала, что начинает задыхаться. В глазах замельтешили пятна. Дэниел успел жениться? Когда? А главное, как?.. Они же… должны быть… помолвлены… Невозможно. Решительно, невозможно!
Блондинка с некрасивым лицом не успела дойти до лестницы, когда дверь наверху открылась и по ступенькам начала спускаться та, что посмела стать женой Дэниела. Августина не сводила с неё глаз.
Она видит её. Ту, что вероломно заняла её место и стала женой Вронежского.
Августина жадно оглядывала силуэт, стараясь запомнить, запечатлеть в памяти, чтобы потом узнать даже среди многотысячной толпы. Ничего примечательного, слишком обычная и даже… некрасивая в своей худощавой угловатости. Болтающееся платье, нелепые туфли, спутанные волосы, растрепавшиеся из косы, дёрганные движения — всё это Августина прекрасно рассмотрела, кроме одного…
Лицо…
Она не видела лица. На месте лица самозванки, словно издеваясь, танцевало синее пятно. Как она узнает её, если встретит?..
Другая мысль терзала голову Августины: как Дэниел мог жениться на этом недоразумении? Из жалости? Чтобы ещё больше унизить её? Если ему настолько всё равно, то почему?.. Женился бы на ней, на Августине, но вместо этого он решил её опозорить.
Самозванка несколько секунд смотрела на неё, а после развернулась и скрылась за дверями под лестницей, плотно прикрыв их за собой. Следом за ней, переглядываясь, исчезли названные сёстры.
Августина обессилено опустилась в кресло, пытаясь дышать ровно. Ей придётся сидеть здесь и дожидаться тётушку, а затем вместе с ней — и Дэниела. Августа тихо простонала. О, боги, как ей всё это вытерпеть? Руки и колени предательски дрожали. На спине под платьем выступил ледяной пот. Приступ медленно отпускал её из своей хватки.
Обессиленная после дороги, новостей и приступа Августина сама не заметила, как задремала, откинувшись на спинку кресла. Разбудил её настойчивый стук в дверь. Открывать пошла та же миловидная русоволосая девушка, работавшая на Вронежского.
— Здравствуйте, а могу ли я видеть юную графиню?.. — услышала Августа из-за двери голос Корнелиуса Ланца, который нагнал их у самой границы республики и выглядел совершенно обезумевшим. Что ему отвечала девушка, Августина не слышала, но до неё явственно доносились слова старого графа Ланца:
— Нет, мне нужна другая графиня, моя дочь… Нет?.. И никого больше нет?.. Как Вы сказали?.. О… Тоже ушла?.. А граф Дэниел Вронежский?.. Ах, хорошо, благодарю…
Графиня Плевако поморщилась. Старый граф Ланц совершенно выжил из ума с горя после бегства своей дочери, ещё и убедил в своих фантазиях и тётушку, и Стефана. Крайняя степень помешательства. Дураку понятно, что никакой дочери в Воронце нет и быть не может. Ланц просто воспользовался возможностью проникнуть в Соснопень.
Было бы неплохо умыться с дороги и сменить платье. В этом Августине с излишне наигранной радостью решила помочь некрасивая блондинка, представившаяся Аглаей. Имя у неё по мнению графини Плевако было такое же несуразное, как и она сама.
Пока Августина приводила себя в порядок, в гостиную успела ввалиться толпа неотёсанных мужланов. Среди всех возвышался один, в котором Августа узнала закадычного приятеля Вронежского — то ли Эрика, то ли Эдгара, то ли Эдмунда. Русоволосая не сводила с него влюблённых глаз, чем сразу же разонравилась графине Плевако: как можно сохнуть по тому, кто больше напоминает огромного медведя на задних лапах, чем человека?
— Мы скоро будем обедать, проходите на кухню.
Кухня, ожидаемо, оказалась тесной и неудобной. Посмотрев на стол, Августина едва скрыла разочарование. Грубо наструганный салат, миска крупно нарезанной картошки и похлёбка с плавающими пятнами жира. Чего она ожидала от обеда с простолюдинами? Она невольно покосилась на Эрика-Эдгара-Эдмунда, который не спешил покидать диван в гостиной и продолжал разговаривать со своими головорезами, одетыми в нелепую солдатскую форму.
Взгляд графини Плевако вернулся к почти накрытому столу. Ни одно из стоящих блюд не вызывало аппетит. Определённо, она не смогла бы жить здесь, с этими невоспитанными, низменными людьми. Эта забытая Богами глушь не для неё. Невыносимо захотелось обратно домой, в столицу, в свой особняк.