Адрас, друг детства Экрасиоса и его помощник, был среди тех, кого глубже всего затронула трагедия в Норендже. Теперь Адрас изо всех сил избегал своего предводителя, и их редкие разговоры были краткими и чисто деловыми. Потому Экрасиос удивился, когда Ад-рас явился к нему без вызова в красноватом отсвете огненного заката.
– Могу я поговорить с тобою, Экрасиос? – напряженно спросил он.
– Разумеется, друг мой. Ведаешь ты, что тебе нет нужды о том и спрашивать.
– Принужден я сказать тебе, что не буду сей ночью участвовать в нападении.
– Адрас, связаны мы нашим договором с Анакхой, – напомнил Экрасиос. – Наш анари поклялся в сем, и мы должны почитать его клятву.
– Но я не могу, Экрасиос! – воскликнул Адрас, и слезы хлынули из его глаз. – Не снесу я того, что уже сотворил и что должен буду сотворить вновь, войдя в город! Воистину, Эдемус дал нам свой ужасный дар не затем, чтобы мы применяли его подобным образом!
Экрасиос мог бы привести в ответ с десяток доводов, но в глубине души понимал, что все они ложны.
– Я не стану настаивать, Адрас. Сие было бы недостойно друга. – Он вздохнул. – Признаюсь тебе, что и сам я мучим теми же мыслями не менее, чем ты. Мы не созданы для войны, Адрас, и проклятие Эдемуса придает нашей войне куда больший ужас, нежели обычное кровопролитие, совершаемое иными народами, а поскольку мы не изверги, ужас сей терзает наши души. – Он помолчал. – Ты ведь не один в сем своем решении, Адрас? Есть и иные, не так ли?
Адрас молча кивнул.
– Сколько?
– Около полутора сотен, друг мой.
Экрасиос был потрясен – почти треть его войска вышла из строя!
– Ты весьма встревожил меня, Адрас, – сказал он. – Не могу я повелеть тебе презреть голос совести, однако же отсутствие твое и подобных тебе грозит нынешнему нашему делу неуспехом. Позволь мне поразмыслить.
Он начал расшагивать взад и вперед по раскисшей лесной прогалине, перебирая в уме различные возможности.
– Впрочем, – сказал он наконец, – мы еще можем нынешней ночью добиться победы. Позволь мне измерить глубину твоего отвращения к сему делу, друг мой. Признаю я, что ты не в силах отречься от велений совести и войти в лежащие пред нами руины, однако же покинешь ли ты меня вовсе?
– Ни за что, Экрасиос.
– Благодарю тебя, Адрас. Тогда можешь ты и единомышленники твои поспешествовать нашему делу, не раня своих чувств. Как узнали мы в Норендже, проклятию Эдемуса подвержена не только живая плоть, но и иные предметы.
– Истинно так, – согласился Адрас. – Врата оных скорбных руин распались в прах от единого нашего касания.
– Восточная стена Синаквы выстроена из бревен. Могу ли я положиться на то, что ты и сотоварищи твои обрушите ее, покуда я введу прочих в город?
Адрас соображал быстро. Он расплылся в улыбке, мгновенно стершей все отчуждение, которое искажало их дружбу в последние дни.
– Ты рожден командовать войском, Экрасиос, – сказал он. – С радостью я и мои друзья исполним сие. Вводи свое воинство через главные врата, а между тем я и мое воинство откроем иные врата в восточной стене, дабы те, кто обитает в городе, могли бежать. Таким образом все останутся довольны.
– Недурно сказано, Адрас, – согласился Экрасиос, – весьма недурно.
ГЛАВА 27
– Они скрылись из виду, – прошипел Телэн. – Хватайте тележку!
Келтэн и Спархок поднялись из зарослей, подхватили наполовину загруженную тележку с хворостом и оттащили ее назад, в кустарник. Было около полудня.
– И все-таки я считаю, что это дурацкая идея, – проворчал Келтэн. – Даже если нас не остановят в воротах – как мы сможем незаметно выгрузить наше оружие и кольчуги? И как мы потом выберемся из загона?
– Положись на меня.
– Рядом с этим мальчишкой, Спархок, я чувствую себя стариком, – пожаловался Келтэн.
– Мы сумеем все это проделать, Келтэн, – сказал Бевьер. – Ксанетия говорила, что надсмотрщики-кинезганцы не обращают на рабов особого внимания. Сейчас, впрочем, лучше убрать тележку подальше, покуда те, кто оставил ее, не вернулись и не обнаружили, что она исчезла.