Незадолго до полудня отряд миновал белый каменный столб, который отмечал восточную границу владений барона Котэка, и все дружно вздохнули с облегчением. Всадники перешли на шаг, а Спархок и другие рыцари придержали коней, чтобы поравняться с каретой.
Алиэн, камеристка Эланы, плакала, и королева и баронесса Мелидира безуспешно старались успокоить ее.
– Бедняжка так мягкосердечна, – пояснила Мелидира Спархоку. – Ужасы этого жилища довели ее до слез.
– Может, кто-нибудь в этом доме сказал тебе что-то неподобающее? – грозно осведомился Келтэн у плачущей девушки. Отношение Келтэна к Алиэн было странным. С тех пор, как ему запретили откровенно ухаживать за ней, он принялся не менее рьяно опекать ее. – Если кто-то оскорбил тебя, я вернусь туда и научу его хорошим манерам.
– Нет, милорд, – безутешно отвечала девушка, – ничего подобного не было. Просто все они заперты в этом чудовищном месте, как в западне. Они ненавидят друг друга, но вынуждены провести вместе остаток дней и так и будут терзать друг друга до самой смерти.
– Кое-кто говорил мне, что в этом есть некая справедливость, – заметил Спархок, не глядя на свою дочь. – Ну хорошо, все мы имели возможность побеседовать с глазу на глаз с бароном и его домочадцами. Кто-нибудь услышал что-то полезное?
– Крепостные вот-вот взбунтуются, – сказал Халэд. – Я побродил по конюшне и прочим пристройкам, поговорил с ними. Отец баронессы, кажется, был добрым господином, и крепостные любили его. После его смерти Котэк показал свое истинное лицо. Он жестокий человек и любит применять кнут.
– Что такое кнут? – спросил Телэн.
– Разновидность плети, – мрачно ответил его сводный брат.
– Плети?!
– Это заходит куда дальше обычного. Крепостные и впрямь ленивы, Спархок. В этом сомнений нет. И они довели до совершенства искусство притворяться тупицей, больным или калекой. Сдается мне, что это всегда было что-то вроде игры. Господа знали, что крепостные притворяются, и крепостные знали, что никого не могут обмануть, – по-моему, и тех, и других эта игра развлекала. Потом, несколько лет назад, господа вдруг перестали играть. Вместо того чтобы уговаривать крепостных поработать, дворяне все чаще стали прибегать к кнуту. За одну ночь они отбросили прочь тысячелетнюю традицию и предались жестокости. Крепостные никак не могут этого понять. Котэк не единственный дворянин, который дурно обращается со своими крепостными. Говорят, то же самое творится во всем Западном Астеле. Крестьяне обычно склонны к преувеличениям, но, похоже, они все убеждены, что их хозяева перешли к намеренной жестокости, дабы попрать освященные обычаем права и превратить своих крестьян в самых настоящих рабов. Крепостного нельзя продать, а вот раба – сколько угодно. Этот тип, которого зовут Сабром, весьма искусно играет на таких слухах. Если человеку сказать, что кто-то собирается продать в рабство его жену и дочь, этот человек волей-неволей забеспокоится.
– Это не слишком сходится с тем, что говорил мне барон Котэк, – вставил патриарх Эмбан. – Барон прошлым вечером выпил больше, чем следовало, и наболтал много такого, о чем в трезвом виде молчал бы, как убитый. По его мнению, главная цель Сабра – изгнать из Астела тамульцев. Честно говоря, Спархок, я слегка скептически отнесся к тому, что говорил о Сабре этот эсосский вор, но Сабр явно оказывает большое влияние на дворян. Он делает упор на расовые и религиозные различия между эленийцами и тамульцами. Котэк неизменно называл тамульцев «безбожными желтыми собаками».
– У нас есть боги, ваша светлость, – мягко возразил Оскайн. – Если вы дадите мне несколько минут, я, быть может, даже припомню кое-какие их имена.
– Наш приятель Сабр не теряет времени даром, – заметил Тиниен. – Дворянам он говорит одно, крепостным – другое.
– По-моему, это называется «лгать и нашим, и вашим», – вставил Улаф.
– Думаю, что имперские власти очень скоро испытают настоятельную необходимость узнать, кто такой Сабр, – задумчиво проговорил Оскайн. – Мы, безбожные желтые собаки, неизменно стремимся к тому, чтобы знать в лицо вожаков и смутьянов.
– Чтобы их поймать и повесить, верно? – укоризненно спросил Телэн.
– Вовсе не обязательно, молодой человек. Когда природный талант пробивает себе путь наверх, разве можно тратить его так бездарно? Уверен, что у нас нашлось бы применение талантам этого Сабра.
– Но ведь он ненавидит вашу Империю, ваше превосходительство, – заметила Элана.
– Это несущественно, ваше величество, – улыбнулся Оскайн. – Тот факт, что кто-то ненавидит Империю, еще не делает его преступником. Всякий, кто пребывает в здравом уме, ненавидит Империю. Бывают дни, когда ее ненавидит и сам император. Наличие мятежников – верный признак того, что в данной провинции что-то неладно. Мятежник полагает делом чести указать нам на проблемы, так что проще позволить ему пойти дальше и уладить их. Я сам знаю нескольких мятежников, из которых вышли очень неплохие губернаторы.