А дальше ничего не помню, пришёл в себя уже в ЦП, тупо смотрящим на стрелку манометра, и краем уха слышал голос шефа:
30 метров… 40 метров… 50 метров, рули на ноль!
Я тяжело выдыхаю, снимаю фуражку и несколько раз легонько бью кулаком в основание черепа, чтобы прийти в себя.
Доложить о повреждениях! – произношу команду, оглядывая отсек.
Во втором отсеке выбило пару лампочек, а так всё нормально! – отвечает Шеф, садясь на рундук и снимая фуражку.
Кригбаум, идём под водой два часа, после всплываем!
Яволь! – лаконично говорит он, вставая и подходя к посту глубины, где сидят двое матросов.
Киваю ему и поворачиваясь к Лёхе, сглатываю ком и говорю ему:
Старпом! Занесите в вахтенный журнал: «В 14:45 – атакованы самолётом. Самолёт сбит, повреждений нет, ранен один человек, погрузились для оценки ситуации!
Слушаюсь, капитан! – отвечает тот и идёт в отсек за журналом.
Штурман, изменить курс, идём ломаной линией час, после возвращаемся на прежний курс!
Есть! – отвечает Макс, не отрываясь от карты.
Надеваю фуражку и иду в НТО, там сразу же замечаю Остермана, осматривающего руку лежащего на откидной кушетке матроса.
Как он? – спрашиваю, вставая рядом.
Да ничего серьёзного! Осколок только срезал кожу и слегка проник внутрь, через неделю будет, как новенький!
Хорошо. Закончишь – возвращайся на пост и прослушай горизонт!
Цу бефель, гер калёйн! – отвечает он, заматывая раненому руку бинтом.
Выхожу из носового отсека и иду к себе, закрываюсь там, снимаю фуражку, кладу её на стол, туда же и Имперский крест, стаскиваю китель, бросаю его на стол, сажусь на кровать, откидывая назад голову. «Ну что, можем записать на свой счёт ещё один самолёт! Это получается… третий, да, да – третий! Первый был подобный гидросамолёт, а затем была та самая «Убийца подлодок» – «Каталина»…» Раздаётся стук в дверь, прерывающий мои мысли, и в каюту входит хирург, держа что-то в руках.
Капитан, вот выпейте! – говорит тот, протягивая мне железную рюмку и пару галет.
Что это?
Медицинский спирт, разбавленный водой!
Зачем? – недоверчиво смотрю на него.
Для нервного успокоения! Пейте! – нахмурившись, говорит он.
Смотрю несколько секунд на рюмку и, выдохнув, залпом выпиваю. Мгновенно жидкость обожгла внутренности, заставляя зажмуриться, я съел обе галеты, и мне действительно полегчало.
Вам легче, капитан? – забирая рюмку, спрашивает хирург.
Да, спасибо, Ганс! И, правда, легче!
Вот и хорошо! Мой вам совет – отдохните, капитан!
Хорошо, предупреди, чтобы ко мне никто без надобности не заходил!
Есть, капитан – сказал он, выходя и плотно закрывая дверь.
Я ещё секунд десять сижу, тупо смотря в стенку, затем стаскиваю с себя тяжёлые сапоги и ложусь на кровать, переворачиваюсь на бок и, обняв себя за плечи, «отпускаю» тело. Оно тут же забилось крупной дрожью, как будто мне стало дико холодно, даже зубы стучали друг о друга, благо из-за достаточно толстой переборки этого не слышно.
«Колотило» меня добрых минут десять, после медленно тело начало успокаиваться. Перевернувшись на спину, я расстёгиваю верх рубашки и, положив руку на глаза, лежу так ещё минут десять.
«Вух, давно у меня такого «трясуна» не было! С тренировочного похода, наверное… Ладно – это дело прошлое! Сейчас, сейчас … сейчас надо послушаться совета хирурга и хорошенько выспаться, вечером нам предстоит пройти «пролив смерти»! Нет не так! МЫ ОБЯЗАНЫ ПРОЙТИ ЕГО!», – говорю я себе мысленно и закрываю глаза, проваливаясь в сон.