Глава 6
Между тем Ярослав не мог сидеть, сложа руки, пошёл на завод устраиваться на работу. Предприятие в округе было одно — большой завод оборонного назначения, где когда-то делали ракеты, теперь неизвестно, чем занималось, но народ разогнали. Пришёл в контору.
— Есть места?
— Есть, — говорят ему, — вот грузчиком можешь, охранником, а слесарем ни-ни, не нужны.
Согласился охранником — дело знакомое. Пропустили на территорию. И тут такое началось! Покидал он завод год назад — был завод. Пришёл теперь — нет завода. Всё какие-то личности по территории шныряют, КАМАЗы, груженные лесом, толпятся в воротах. Посередине площади, где был сквер, штабеля брёвен до неба взметнулись — не завод, а нижний склад какой-то. Пошёл по месту приписки. Оказалось, сборочный цех. В нём ещё его отец слесарем-сборщиком работал. Как сейчас помнит Ярослав, отца, идущего с ним мимо рядов контейнеров с ракетами. Чистота, кафельный пол, а с потолка шторы прозрачные свисают, от пыли каждое из драгоценных изделий защищают, и тишина, люди в белых халатах меж шторами ходят, что-то делают, словно колдуют. Такие у него остались детские впечатления.
Что увидел, войдя в этот цех? Кафель на полу тот же, но помещение с высокими потолками пусто, в углу притулились одинокие столы, сваленные в кучу, да в дальнем конце пилорама распускает брёвна. Штабеля леса окружают её и визг циркулярных пил, кажется, что в голову проникло шило, и вонзается в самый болезненный нерв. Идти приходится по кучам опила, в некоторых участках цеха они достигают метровой толщины, в углах — выше человеческого роста, — их никто не вывозит. Попытка преодолеть барханы ни к чему не приводит, ноги тонут в мелком опиле. К горлу подступает ком. Неизвестное доселе чувство охватывает внутренности, их словно выворачивает наружу. Боль пронизывает все члены, из глаз готовы брызнуть слёзы, но их нет, а потому и нет облегчения. Боль вынуждает остановиться, ноги не слушаются.
Как? Как такое может быть? Здесь в этом святом для него месте, где ступали ноги его отца, может быть такое? Какое святотатство, уничтожение всего, что творили руки его отца, тысяч, таких как он. Только теперь Ярослав понимает, почему его отец так рано ушёл из жизни, оставив их с матерью одних. Его сердце, сердце старого большевика, честнейшего и добрейшего человека, не укравшего в жизни не то что гайку, но даже не помышлявшего о том, не выдержало, оно просто не могло жить. Видя, как разрушается плод всей его жизни, весь смысл его жизни, оно просто остановилось. Проклятый девяносто третий! Вслед за отцом ушла в могилу и мать, нестарая ещё женщина, и Ярослав остался один. Была ещё сестра Ольга, но сейчас и её не стало, теперь он совсем один. Они их просто убили, без пуль, без войны, но убили. Они — это серая безликая масса, кровожадная, как гиена.
В этот миг он понял, что уйдёт от сюда на всегда и никогда не вернётся обратно. Успокоившись, вышел, зашагал к старому своему цеху, где раньше работал, гул станков бальзамом пролился на раненую душу. Он встретил старых знакомых, просил взять к себе, его поняли, пожалели и даже нашли работу — ночным сторожем. Внешней охраны теперь не было, и цеха охранялись в меру собственных сил. Постепенно тоска прошла, появились перспективы, можно было подрабатывать слесарем. Из цеха убрали много лишнего оборудования, на месте его сделали склады с материалами, но пустого места было много. Слесарей и станочников осталось мало, человек двадцать изготавливали то, на что находился спрос. Руководитель метался в поисках заказов, хватался за любые, лишь бы платили. Оборудование, хоть и старое, но исправное, могло выполнять практически любые работы. На штампах изготавливали тазы. Токаря точили метизы. Кузнецы ковали скобяные изделия. О прецизионных пресс-формах больше никто не помышлял. Сам Ярослав подрядился сторожем и одновременно подрабатывал станочником, делал для цеха авто-крепёж. Затем, уже днём, его варили сварщики. В результате получались неплохие фаркопы и автобагажники.
Работая как-то ночью и одновременно охраняя, он заметил в одном из смежных пустующих залов припрятанный самодельный автоприцеп. Начальство здесь не появлялось должно быть, года два. Помещение было завалено металлоломом и частями станков, и кто-то из рабочих мастерил вдали от чужих глаз транспортное средство. Идея эта очень понравилась. Зачем ему покупать повозки из дерева, чтобы они развалились через ближайшие двести километров, не лучше ли сделать их из металла? И пускай Олег трындит о запретных технологиях, какие тут технологии? Просто металл. И возьмёт он не простую сталь, а титан, зачем размениваться на мелочи! Титан на заводе есть и сейчас, ещё не всё растащили. А из него для ракет трубопроводы делали и корпуса двигателей, так что найдём. Сказано — сделано. Зарядил ребят-сварщиков. Нашли место на складе подальше от чужих глаз. Ребята удивления не проявили — каждый зарабатывает сейчас, как может. Титан нашли на складе: хоть и под замком, но учёта никакого. Смазали кого надо: от кладовщика до начальника цеха, работа закипела.
Вначале готовились долго — гнули листовой металл, нарубали заготовки. Сложно было изготавливать колёса, раму проще. Колёса нужны были большие в диаметре, и чем крупнее, тем выше проходимость. Ступицы колёс и валы пришлось ковать из самой лучшей стали. Кузнец Тимофеевич ковал. Субъект подозрительный. Смеялся над блажью товарища.
— На кой хрен тебе, Славка, титановые повозки, вокруг света на них собрался?
— А хотя бы и вокруг. Тебе-то что? Какое дело? Ты давай работай, да помалкивай, — попрекал его Ярослав. А тот не унимался, да и ребят подзуживал.
— Коли вокруг света, — говорил, — бери меня с собой, посмотреть далеко ты на них уедешь.
Так над ним смеялись, но он не обижался и помалкивал. Только слова, что говорил кузнец, на заметку взял.
Повозки выходили на славу: лёгкие, прочные, с автомобильными тормозами, встроенными в ступицы, с поворотными колесами, как у автомобиля, а не у телеги. На сами колёса были изготовлены широкие резиновые бандажи, крепящиеся к ободьям болтами, торсионные рессоры делали ход ровным и мягким, что в дальнем пути немаловажно. Вся рама была покрыта шпоном на клею и вид создавала совершенно деревянный. На ступицы задних колёс установлены были ремённые передачи на электрогенераторы в герметичных корпусах. В передней части фургона — крепление для автомобильных фар.
Не было смысла сами фургоны делать из металла, да и титана было не так много, как могло показаться. Слава богу, хватило на самые ответственные детали. Выбор пал на стеклопластик. Стеклоткань пришлось покупать, смолы же была целая бочка. На каркас натянули стеклоткань, пропитали, и так в несколько слоёв. Получилось дёшево и сердито, а ещё очень легко. Для большей конспирации и фургон оклеили тончайшим шпоном. Придраться было просто не к чему. Вся повозка была деревянная, окромя колес и мелких деталей, но это уже частности. Но самое интересное, повозки вышли необычайно лёгкие. Один человек мог оторвать пустую повозку от земли или свободно катить её в любом направлении. И ещё одна особенность: фургон, сделанный из стеклопластика, был герметичен или легко герметизировался. Эдакая лодка на колёсах — снял её с рамы и плыви. Возможно — никто не взвешивал — фургон удержит на плаву и раму с колёсами, так как рама сама обладала собственной плавучестью. В завершение ко всему был найден новый тент от грузовой машины защитного пятнистого окраса, и из него выкроили тенты для повозок.
Все эти работы, на словах многочисленные, на деле выполнялись в кратчайшие сроки и с отменным качеством. К примеру, на заготовку деталей ушла неделя. На изготовление колёс два дня. На сборку рамы с колёсами один день, и на окончательную сварку и сборку один день. В довершение — неделя на клейку фургонов и окончательную доработку. На первый взгляд, может показаться, что постройка столь экзотических телег была блажью Ярослава. Совсем наоборот. В условиях современного предприятия при наличии подходящих материалов, высококвалифицированной рабочей силы, изготовление, казалось бы, сложной машины было экономически и технически выгоднее. И наоборот традиционная деревянная повозка потребовала бы значительных затрат, времени, денег, и сил. Получилась бы кустарной, слабой и ненадёжной.