Валкаренья улыбнулся.
– Ладно, – сказал он. – Я устрою. Я так и думал, что вы с Лией к этому придете. Хотя предупреждаю, зрелище не из приятных. Я сам туда спускался, так что знаю, о чем говорю.
– Хорошо, – согласился я. – Если ты думаешь, что читать мысли Густаффсона большое удовольствие, тебе надо было посмотреть на Лию, когда она закончила чтение. Сейчас она гуляет по городу, чтобы справиться с потрясением. Вряд ли Конечное Единение ужаснее воспоминаний о Кошмаре.
– Ну тогда все в порядке. Назначим поход на завтра. Разумеется, я пойду с вами. Прослежу, чтобы с вами ничего не случилось, – не хочу рисковать.
Я кивнул. Валкаренья встал.
– Достаточно, – сказал он. – Не мешало бы подумать о вещах более интересных. Где вы собираетесь обедать?
В конце концов мы выбрали ресторан в шкинском стиле, в котором, однако, работали люди; Гурли с Лори Блэкберн составили нам компанию. Говорили мы на самые нейтральные темы – о спорте, о политике, об искусстве, рассказывали анекдоты. Самая обычная светская беседа. За весь вечер мы ни разу не упомянули ни шкинов, ни Сосуна.
Лианна ждала меня в номере. Лежа в постели, она читала томик из нашей библиотеки – поэзию Старой Земли. Когда я вошел, она подняла голову.
– Эй! Как погуляла? – спросил я.
– Я гуляла долго. – Улыбка прочертила морщинки на ее узеньком бледном личике и исчезла. – Было время подумать. О сегодняшнем дне и о вчерашнем и о Посвященных. И о нас.
– О нас?
– Скажи, Роб, ты любишь меня?
Она спросила это довольно сухо, но в голосе звучало сомнение. Как будто она и правда не знала.
Я сел на кровать, взял ее за руку и заставил себя улыбнуться.
– Я знала. Я знаю. Ты любишь меня, Роб, любишь по-настоящему. Так сильно, как может любить человек. Но… – Она запнулась. Покачала головой, закрыла книгу и вздохнула. – Но мы далеки друг от друга. Все еще далеки.
– О чем ты говоришь?
– Это случилось сегодня. Я так смутилась, так испугалась. Я не знала почему и решила подумать об этом. Когда я читала мысли, Роб, я будто была вместе с Посвященными. Я жила их жизнью, их любовь была моей любовью. И я не хотела покидать их, Роб. Когда я отстранилась от них, я ощутила такое одиночество, такую оставленность…
– Сама виновата, – сказал я. – Я же пытался поговорить с тобой. А ты была слишком занята своими мыслями.
– Поговорить? Что толку от разговоров? Я знаю, это общение, но разве это настоящее общение? Пока меня не научили пользоваться моим Даром, я считала, что – настоящее. Потом настоящим общением мне стало казаться чтение мыслей. Ну, словно это истинный путь к душе другого, такого, как ты. А теперь я не знаю. Ничего не знаю. Когда Посвященные звонят в колокола, они настолько едины, Роб. Все – одно. Почти как мы, когда любим друг друга. И они тоже любят друг друга. И нас они любят, очень любят. Я чувствовала… не знаю. Только Густаффсон любит меня так же сильно, как и ты. Нет. Сильнее.
Наконец-то она это сказала. Теперь ее лицо стало бледным, а в широко распахнутых глазах появились заброшенность и одиночество. А я… меня вдруг зазнобило, будто в душу повеяло холодом. Я ничего не ответил. Только посмотрел на нее и облизнул губы. Мне казалось, что я истекаю кровью.
Наверное, она увидела обиду в моих глазах. Или прочитала мои мысли. Она потянулась ко мне и стала поглаживать маю руку.
– Ах, Роб. Пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть. Я не о тебе. Я обо всех нас. По сравнению с ними что есть у нас?
– Не понимаю, о чем ты, Лия.
Внезапно мне захотелось плакать. И кричать. Я подавил оба желания и постарался говорить спокойно. Но в душе у меня не было покоя.
– Скажи, Роб, ты любишь меня?
Опять. Сомневается.
– Да!
Зло. С вызовом.
– А что такое любовь? – спросила она.
– Ты же знаешь, что это такое, – сказал я. – Черт возьми, Лия, подумай! Вспомни все, что у нас было, все, что мы делили пополам. Это и есть любовь, Лия. Вот любовь. Нам повезло, помнишь, ты сама это сказала. У Обыкновенных – «лишь только голос и прикосновение, и снова – темнота». Они не способны пробиться друг к другу. Они одиноки. Всегда. Пробираются на ощупь. Вновь и вновь пытаются выйти из своей скорлупы и вновь и вновь натыкаются на стены. Но у нас-то все по-другому, мы нашли путь, мы знаем друг друга так, как только могут знать два человеческих существа. Я не скрою от тебя ничего, я поделюсь с тобой всем. Я уже говорил это, и ты знаешь, что это правда, ты можешь прочитать мои мысли. Это и есть любовь, черт возьми. Разве не так?