— Ей это неинтересно.
— Нет, интересно! Пожалуйста!
— Ладно. Когда я была маленькой, — (Питер поднял два пальца: в смысле два года назад), — я жила в совершеннейшей дыре. На стоянке для переоборудованных под жилье трейлеров, если можешь себе такое представить, на краю болота. Комары там были ужасные, а еще водились белые обезьяны, которые жили на деревьях, прыгали сверху на людей и разрывали их на кусочки, если ты идешь слишком поздно. Они отъедали пальцы на руках и ногах, а еще уши. Я знала девочку, у которой отъели нос. — Она передернулась, у нее это выходило красиво. — Я там была так несчастна. У меня совершенно ничего не было. Но однажды… — Она умолкла. Подбородок поднялся, она смотрела куда-то вверх, в свое далекое прошлое.
У Джейн внутри все кипело. От этого внутреннего кипения дрожала правая нога и барабанило сердце. Требовалось усилие воли, чтобы усидеть на кровати. Лицо Гвен в профиль было такое красивое, такое чистое, такое сосредоточенное. Джейн не терпелось услышать, что же произошло дальше, и она подалась вперед.
— Но однажды — что?
— А? Да нет, ничего такого, если ты имеешь в виду событие или фразу, которая дала мне толчок. — Она насыпала еще немного пикси-порошка на поверхность зеркала, снова наклонилась, чтобы поделить его на ровные полоски с помощью золоченого лезвия. — Но в какой-то момент все это сделалось слишком. Понимаешь, сплошное однообразие. Ни один день не отличался от другого. Все было серое, серое, серое. Поэтому я ушла на болота.
Они прервались, чтобы вдохнуть еще порошка.
— Сразу за стоянкой была маленькая тропинка, по которой можно было пройти на свалку. Там валялись ломаные холодильники и куски бетона. Проходишь свалку, и начинаются эти маленькие карьерчики, куда сливают химические отходы. Некоторые из них покрывает коричневая пластиковая короста, а некоторые начинают течь в твою сторону, когда стоишь рядом. Попадаются очень красивые, такие зеленовато-небесные, и, если долго на них смотреть, от воды поднимаются испарения и ты умираешь. Но если пройти все это, попадаешь в такие места… Там есть водоемы, в которых растут черные яблоки. Они уходят в глубину бесконечно, до самого сердца земли.
— Черные яблоки?
— Да. У меня ушел час, чтобы забраться в такую даль, и я была вся потная и в царапинах. Но я нашла один из этих водоемов. Там было очень тихо, и поверхность воды казалась гладкой, как зеркало. Я посмотрела по сторонам — вдруг кто-нибудь подглядывает — и сняла одежду. Эту ужасную цветастую блузку и джинсы, которые даже сидели криво. Смешная штука. Они были такие дешевые, что, когда я стояла раздетая под солнцем и ветром, я чувствовала себя просто красавицей.
— Ты и есть красавица, — серьезно произнес Питер.
— Ну разве он не душка? Но ты забегаешь вперед. И вот я взяла себя в руки, сделала глубокий вдох и нырнула. Это был самый смелый поступок в моей жизни. — Положив зеркало на колени, Гвен перевернула коробочку и постучала по дну. Ничего. — Черт! Это все, что у нас есть? Питер! Тебе полагалось раздобыть для меня еще. — Она отшвырнула зеркало и коробочку. — Я устала от этого места. Пойдем!
— Куда? — спросил Питер.
— Какого черта мне беспокоиться куда? Клубы скоро откроются. Придумаем куда, только пойдемте.
Лимузин ждал. Они забрались внутрь и поехали по улицам. Гвен колотила в крышу ладошкой.
— Быстрее!
Гном повиновался. Поворот кисти — и включился «Зеленый человек» с альбомом «Прилив белого солнца». Русалка не отводила взгляд от окна.
— А что произошло потом? — спросила Джейн. — После того, как ты нырнула в воду.
Гвен вздрогнула и с хмурой физиономией обернулась к ней. Но настроение у нее снова переменилось, и она улыбнулась.
— Я уходила вниз, вниз. Сначала вода была коричневая, как чай. Но вскоре она превратилась в черную, и я перестала видеть. Я не понимала, куда я двигаюсь — вверх или вниз, — но, наверное, все-таки вниз, потому что я не выныривала на поверхность. Легкие у меня болели, а уши — ты себе представить не можешь! — в уши словно вбивали гвозди. Меня щекотали маленькие усики — сперва нежно, словно пальцы тысячи крохотных любовников, затем все настойчивее. Потом они стали гуще, начали облеплять лицо, и тогда я уже тонула. И хотя я именно к этому и стремилась, сопротивлялась я как могла. Но от этого только больше запутывалась. Я билась и рвала корни, пока не оказалась укутана ими полностью, не в силах даже пошевелиться. И в этот момент что-то стукнуло меня по губам. Оно было мягкое, словно перезрелая груша, и размером где-то с кулак. Это же черное яблоко, в секунду сообразила я, по необъяснимой случайности выросшее гораздо ближе к поверхности, чем обычно. Я подумала, как сладко будет умирать со вкусом такого яблока во рту.