Человек в роде «пропадающее» существо. Т.е. и не выставление в ничтойности обнаруживает душу (юродство), а вставление (предложение, предьявление) себя как замкнутого эго или попросту повторяющегося экземпляра рода людского в этот самый род как свою же в нем потерянность. «Во персте божьем» может быть даже!
Поэтому душа обретается не во мне, а в роде людском. И там ее ожидает дух, где и Я в их встрече нахожу себя в самостоянии. Так что путь к себе и мучителен и долог, возможно он осваивается всей жизнью на этой земле? И Я всегда там, на конечной станции: в могиле и под небесами! «Не живешь аще не помрешь»!
В роде познаем и в роде же пропадаем. Но в роде и узнаем себя в других и спасаемся через них душой и в духе. Так что Другой не познается, а узнается из заведомого признания его в себе.
…!?
… Невпопад. В категориях (спутанности жизни) оттуда-сюда испытать жизнь как творчество отсюда-туда (по трансу).
Но это же привиделось, а что же оно такое привиделось? Как не настоящее из преходящего?!
9. Вывернуть время (из мира сего)
Homo sapiens как родовое существо вбирает в себя время — оттуда-сюда — вплоть до своей ничтойности в разуме; и вместе с «Cogito ergo sum» обнаруживаеся внутренним человеком из этого внешнего существования как представления, которое не должно, но может невольно разыграться внутри родовой общности между подобными себе как себе не подобными. Вот почему Хейзинга говорит, что «игра старше культуры», т.е. она предпосылочна к культуре. Но можно здесь подразумевать (под игрой) и раз-говор, в котором и через который обнаруживаются души в духе?
И время переводится (аккумулируясь) в душах и их сообщаемости (воплощаясь) во топосе духа.
Самопознание человека как родового существа метаморфизируется во внутреннем человеке его душевно-духовным само-стоянием (теперь) из этого мира в мир иного через овладение языком и (неумолчном) раз-говоре как «сознании вслух» (Мамардашвили).
Вот тогда «cogito ergo sum» оборачивается «sum ergo cogito». Мысль оказывается опосредствованной, сподручной, уместной, техничной и т.д.
«Мыслю следовательно не существую» тогда допускается для (действительности) человека в его душевно-духовной взметенности из этого мира.
… И может быть даже сам эгоцентризм (во всей его прижизненной неизбывности) из того, что время первично и падает оттуда-сюда, его не выбирают, оно всегда уже во мне и Я себя застаю в нем из этого мира (как в ином). Время центрифужно для располагаемого мною мира во пространстве. И оно же волчкообразно заставляет вертется вокруг себя. Мы вращаемся во времени в кругу себя. Более того, этот круг себя и есть мир сей в зависимости от мира иного во времени — по существу человека во мне.
Да, но это же и есть «пустота» со-знания как самосознания, о чем и требуется поведать другим душой. Она-то и исповедальна в тайне «центральности» как исключительности из мира сего, «выпираемости» из него. Пустота как (протянутая, растянутая) конечность в существовании заполняется как обволакиваемость душой и уже в междусубъектности это наступает и как междусубъектное состояние обнаруживается (в хроническом терпении и снисхождении души во времени).
Собственно эгоцентризм (и далее антропоцентризм со всеми его выкладками, раскладками…) и есть топическое состояние человека, из которого можно и не выбиратся, утопая по самую голову, в повседневном существовании. В топосе мы и пребываем эгоцентрически. Тупость и есть топос человека!
Так что же заставляет исповедоватся душой о внутренней тайне?
Но, кажется (онтогенетически) не познание предшествует разговору, а разговор — познанию, а тем более самопознанию? Хотя так ли на самом деле? Между познанием и разговором нет линейной зависимости, хотя возможны трансформации в ту или иную сторону. Время предшествует и тому и другому. Оно переводится в метаморфозе одновременности душевно-духовного самостояния: оттуда-сюда и отсюда-туда, в котором и снует самосознание в со-знании. И тогда из познания разговаривается, из разговора познается. Из познания сообщается, из разговора вызнается.
Свернутость времени в душе как его конечность и оборванность в воспринимающей истечение времени иллюзии одновременности и разворачивается в разговоре со дна души и в духе.
Так что, проблема человека — во времени, а собственно тайна — в душевно-духовной одновременности. Вот так внутри человека крутится кино как иллюзион. Во внутреннем экране происходят события. В человеке разговаривает человечество.