Большое наряду с малым, а не в сцепленности друг с другом. И никакой органичности, которой-то следовал модернизм!
А что, если модерн осуществлялся лишь в здешних порядках, хотя и из поднебесия, но прямо в обратном отношении как из времени в пространстве? Мир иного и мир сей, сравниваясь не в пользу этого, в творчестве все же уравнивался с тем? И время тем самым успокаивалось пространственно? Не только архитектурно, но вообще в культуре, к тому и в ней же как цивилизации?
И человек еще не был во времени. Хотя и гнался за ним и чуть ли не владел им.
А в постмодерне время не просится уже, а вторгается и (впрямь) сквозит в повседневности — через технические достижения в средствах коммуникации из космоса, хотя и ближайшего, но в приоткрытости уже вселенной. Из нее на земле теперь мы сообщаемся. И из вечности (пусть еще расплывчатой, неопределенной) время достает теперь до душ.
И мир здешний субстанциально предстает в интерсубъектности. И «то ли еще будет с миром сим»?! Он разваливается, продавливается информационно, степенно упорядочиваясь в информации, но при этом разбрасываясь эмпирически своими кусками для (невозможного) «чело-века», (уже как бы) взирающего на все это снисходительно из мира того во времени в своей открытости.
А художнику приходится ныне работать с этим неупорядоченным, абсурдным, ума не приложимым миром. Другого материала уже нет.
А потому-то «постмодернистской душе» мало быть из времени, надобно доставать до самой вечности. Вот таким образом истина и «оборачивается» вечностью в конечном. И в этом же должен заключатся илюрализм.
Но душе (при этом) уже не остается выбора как в модерне, изысканный вкус не требуется, суждения возникают поневоле, все допустимо, все нужно впихнуть, даже если оно «неудобоваримо». И чуть ли не оправдание Ницшеанской «вседозволенности» получается тем самым?
Из того мира здесь распахиваются «врата ада»?
3. Хроно-топический механизм в междумирьи
(К Батищеву Г.С. «Диалектика творчества». М., 1984.) «… О вселенности человека» как упреждению того, что теперь мыслится по хроно-топосу человека (см. в конце).
Там уже была намечена «механика (метафизика) творчества» как душевно-духовная работа в распростертости от «ничто» в душе до «беспредельной объективной диалектики» в духе (в моей интерпретации Батищева Г.С.).
Таким образом, стихийно была предосхищена теперь взыскуемая «встреча времени» оттуда-сюда. Но «почитание диалектики» не позволяло тогда выставить ее космической механикой, которую бы человек выдерживал в себе. Но теперь становится понятным (внятным), что в человеке в его душевно-духовном самостоянии работает «диалектика как космо-физика» или метафизика как «механика в диалектике».
И таким образом, человек дотягивается до небес, т.е. он не поднимается к ним во времени, а душевно-духовно состоятелен в космосе из времени, улавливаемого в себе как душе! А это уже не «понятно», «но внятно».
На вопросительный знак (?) о своем предназначении человек из точечности небытия (или ничтойной точечности)…ответствует знаком восклицания(!). И заставляет его спрашивать об этом (как бы) окружающий мир, стискивая его до точки и требуя ответа, кто он такой? — во что бы то ни стало! Но на самом деле спрашивается самому человеку в судорожных обьятиях мира сего. Он вынужден к этому самовопрошанию, потому что в мире сем его нет. Из него он только выпирается в душе, которой и приходится жертвовать, оставляя здесь, чтобы подняться над собой в духе.
И стало быть, всякое творчество есть лишь «механизм работы в человеке» или «работа хроно-топического механизма» в душевно-духовном состоянии как (поддерживаемом и выдерживаемом) самостоянии из космоса.
Состоятельность человека «динамична», а не окончательна. Она не достигается как успешный результат. Она душевно-духовно выдерживается и поддерживается как формо-образование в со-держании этого и того мира с удержанием их в «со-гласии» как междумирьи. В нем-то и открывается человек как мировой посредник. Это и есть совестная инстанция, сфера со-знания…
Время не застывает как магма в лаве горных пород-отвалов, а пульсирует, бьется из космоса в человеке. И закрываясь даже в космических порядках, т.е. определяясь в них топически, человек открыт во времени. Можно даже сказать, что чем больше он внешне закрывается, тем глубже он внутренне открывается. И пространству никогда не взять в силки человека из времени.
Но тут еще есть соображения относительно ценностей.
Это междумирье описывается в них следующим образом. Если из духа заблуждений с точки зрения души во времени обнаруживается истина, а добро во зле на себя человека поднимается до уровня блага, то красота, не нуждаясь в уродстве, предстает как самоценность (ср. выше). Но при этом, если иметь в виду «круговращение в истине», то «наверху» оказываются и добро как благо, и красота как совершенство. Но ведь если истина посредине, то именно в ней и над ней освещаются благо и красота в мире высшего как всесовершенного?...