А истина посредине, она не моя и не твоя, но и не наша, а во времени оттуда-сюда с пространственными раскладками в отсюда-туда. Потому она и открывается как бы и как таковая во сне, который должен быть воистину, а не буквально как имеющий место в телесной потерянности, а фигурально-символический в душевно-духовном фонтанировании... И спать надо не вообще, а в обыденности из повседневности. И спим мы в этой жизни из этой же жизни. В самом отходе ко сну обыденность и обнаруживается в нас извне с ее ничтойностью, в которую мы и проваливаемся со взлетом. Так что мы спим не «в заботе», а из заботы. Т.е. спим вообще из деятельности — отпадая, выпадая и впадая в ничто. Спим из будущего в настоящем к прошлому . Вот тебе и «временение» (Хайдеггера)! «Предожидание» времени и есть первичная рефлексия как безответная реакция на вызовы среды в повседневности, замирание из активности, успокоение до упокоения.
И тогда между собой и другими мы и оказываемся в состоянии сна в душе. Возможно и во сне «самокопание», от которого мы просыпаемся как «кошмара наоборот».
Или во сне нужно подразумевать не «первичную рефлексию» а вообще, изначальную (подсознательную) рефлексивность заложенную в душе? Потому в нем происходит и упреждение творчества и предупрежение истины как небывшего будущего и несостоявшегося настоящего.
Точнее, достигнутое будущее сворачивается (как постигнутое) и открывается небывшее будущее. Можно сказать, что искомое будущее достигаясь в сем мире, возвратно приоткрывается через настоящее будущим («как бы» или «во что бы то ни стало»!?) не из мира сего.
Но для этого и нужно при-творится в небытии — от повседневности уже в обыденности (отпуская душу на волю в полете воображения). Притом, что во сне и пред-упреждается истина и у-преждается творчество, и т.д.?
Во сне при-творяется все то, что пре-творяется наяву. Приоткрывается в истине то, что открывается наяву, т.е. находится в заблуждении то, что истинно наяву и т.д.?
Нет, вроде не то? Это сон как раз на уровне обыденности из повседневности. Это полусонное состояние, души еще нет или она в растерянности. Для полета ей требуется «глубокий сон», а не скользящий в обыденности по поверхности повседневности. Сам сон не есть полужизнь, но и не преджизнь, он прижизнен. Более того, он исполняется обратно-эмпирически несполна, а «наполовину» (вероятно) или на авось, всего лишь дольно, даже мелочно, в россыпь.
Из при-творства пре-творяется разменно, а не размерно по должному и тем более не соразмерно по предназначению человека из вечности в бесконечности.
Если «сон — действительность души», то все в мире сем в возможностях ее (пребывает) и случается. Не вообще, но в мире сем. Потому что, в нем мы и пре-бываем не от мира сего. А в мире сем из него лишь при-бываем. Мы не есть, конечно, в мире том, а есть в мире этом, как не есть во сне, а есть наяву.
Но сон это и не то, что больше жизни. Он и не вопреки жизни, а поперек ее «громоздится» в хроно-топосе (душевно-духовно) доставая из бес-конечности до вечности.
И «сон — действительность души» не в том смысле, что ее в нем можно и «пощупать», а в неотозвавшемся еще зове ее из неосуществленного предназначения человека в его сокровенном. Сон видится душе как сказание в несказáнном.
Сон — время, которым душа располагает — не в повседневности, в ней и оно и она теряются в растерянности, а из вечности (сокровенно) в своей конечности. И в этом оправдание души.
Но сон и «механика одновременности», которая пред-упреждая истину и у-преждая творчество, затем «сламывается» в «одностороннем порядке» отсюда-туда (ср. выше)? Стало быть, в нем как в «механике» при всех позывах души не достается до вечности? А время в ней ухватывается лишь в отпущенной мере пространства, а не оно самое как таковое, отсюда и «топическая его упакованность»? Да, но поэтому-то сон сродни извечному душевно-духовному «механизму», который работает и будет работать, пока живется человеку в мире этом из того? Т.е. пока течет оттуда-сюда время, усваиваемое душой.
При том, что душа многократно отдается туда и рождается тем самым здесь. «Жизнь прожить не поле перейти»! И это не банально для души из времени!
… Сон — игра со временем на сцене души. Но и притворство во сне претворяется затем в жизни. Так что жизнь и есть «игра в сон» как «игра игры» или «игра из игры», двойная игра.
А дело в том, что притворство имеет место в этой жизни как испытание самого времени в пространстве (междусубъектности), которое затем представляется (предьявляется на поверку) пространством из времени. Как актер, скажем, делает сцену в действе. Но эта сцена всегда недостаточна. Как недостаточно пространство из времени в нем же.