В свободе воли свобода как моя необходимость миру не обыгрывается и не аргументируется и не защищается, а реализуется и в этом-то дана (сама) воля. Она захватывает и распоряжается свободой по своему вкусу, предпочтению и усмотрению, так сказать, справа — налево, сверху — донизу, это и есть душевно-духовное торнадо в хроно-топосе человека.
Пространство из времени во вдохновении турбулентно взвихривается (самим) хроно-топосом в свободе воли.
… А если иметь ввиду неописуемость, неповторимость, то именно описуемая неописуемость, повторимая неповторимость и вообще выраженность человека прерывно-непрерывно дана уместно-неуместно повсюду уже в повседневности. Где человек — там его и выражение.
… Но вопрос о том, отвечается ли на вызов времени пространственно и насколько в пространстве — всегда открытый, потому что этот ответ и предстает актуально во пространстве как времени во временении. Это и есть со-временность от злобы дня до эпохи.
… В своей отдельности человек никогда не укладывается в общем, именно в отделенности он выразителен. И в этом и «заключается» смысл того, что «человек больше чем общество». Он бросает вызов всему общему, даже не догадываясь, не осознавая до конца, насколько оно простирается внешне и в нем самом, проникая извне. Повод для вызова всегда дан извне, но в самосознании человек «противен» и самому себе, в чем он есть в мире сем.
Потому человек из неестествования времени всегда в бессознательном вызове перед тем, что он уже есть в готовности к небытию для бытия. Он ловит вдохновение и пребывает в ритме сменяемых выражений и их аритмии в потерях смысла жизни.
В слове и ловится различие частного и общего. И спасает оно, когда общее переступается, проходится, преодолевается. Это и есть собственно выражение, если общее оказывается обладаемо частным образом. Элементарно, это «крепкое слово»!
Стало быть, «ничто» в разуме не «протягивается в языке». А демонстрируется, манифестируется, реализуется (в демонтировании, придерживании, умалчивании) из свободы воли (в свободе слова) вплоть до обратной деконструкции с использованием «мата» и вообще грубых слов, неприличных выражений. Вероятно, это и имеет в виду скрытно или открыто в «деконструкции» Ж. Деррида? Но она имеет место и так и сяк, и в многословии и в крепком слове!
То что разум стесняется в себе, сплошь и рядом предстает эмпирически.
Но «ничто» в разуме может быть не только проявлено эмпирически, что конечно обычное дело и это не свобода воли, а свобода зла (может «прозрачность зла» как у Бодрийара). Скорее, так обстоит дело с самовыражением отдельного человека. Но подлинно, воистину его выражением как родового существа является душевная самоотдача и она, конечно, возможна тоже в мире, но уже из мира и ради мира как мировое со-бытие из ничто. И осуществляет ее свободная индивидуальность в достижении свободы воли через постижение свободы слова в сем мире как его духовной прострации до мира превышающего в оттуда-сюда из отсюда-туда. И таким образом, в «заключение» находится оправдание миру сему, чему до этого не находилось места в «почитании» времени. Что и называется «обозначением к концу начала»!
ПОСЛЕСЛОВИЕ О РАЗУМЕЮЩЕМСЯ САМО СОБОЙ
-1-
… Требуемое обращение к современности — это обращение к прошлому из (нынешнего) будущего. Оно поколенчески свернуто обратно к тем, с кем ты общался, но увы «иных уж нет, а те далече». Обращения подлинного и искреннего к последующему поколению не бывает (при всем тщании). Но лишь назидания. менторство. И это не прихоть, а так обстоит на самом деле, поневоле. Об этом и нужно честно признаватся. Время никогда не выпускает из себя, отпуская в пространстве, оно лишь иронизирует над тобой.
И наоборот, прошлое со-хра-няется как современность сродни с пространством опыта одновременности нашей жизни в мире сем. И я всегда в своей современности.
-2-
… И вновь мелькнуло. «Больше человек чем общество» во сне. По крайней мере, в индивидах и общественных отношениях. Поэтому в нем и нет порядка. Точнее, все беспорядочное в нем и превышает общественное в мире сем. Оно непонятно себе самому как индивиду. Впрочем, тут может быть как не индивид, а индивидуальность «просыпается» (во сне) и в свободах и в случайности. Это она делится в отличие от неделимого индивида. И делится с собой, отправляясь от индивида личностно из опыта, из того, что было с тобой уже. Но в нем (сне) видится и то что, чего никогда не было и в этом-то пробуется вечность. Да собственно, снится самому себе случайная индивидуальность как уже случившаяся личность, а пробуется в вечности свободная индивидуальность. Точнее, в пробе вечности испытывается свободная индивидуальность. Она-то и просыпается во сне в безличном индивиде.