Значит все-таки точечность субъекта можно допустить, но как ничто она отграничена со всех сторон душой и какого-то значения для определения субъекта не имеет, хотя вероятно эта точечность может и прорываться вовне со всеми из этого вытекающими последствиями: субъективистская активность, эгоцентризм, нарушение атмосферы общительности и т.д. Душа человека тогда «выворачивается» наизнанку и выхлестываются темные начала — инстинкты?
Нет, точнее это не душа буквально выворачивается, а точечность как эго становится экстенсивной по отношению к несущей и таким образом замутненной душе.
Может быть речь идет о множестве субстанций? У Канта есть намек на это: отношение между субстанциями есть общение. Но это не разнородные субстанции и в этом вся соль. Субъекты как субстанции взаимопроникнуты, т.е. по существу не являются субстанциями, а сняты в единой субстанции, но они выделяются как субстанции, т.е. на уровне единства многообразного. Не как субъекты выделывают себя, но только как субстанции. Из многообразия в рамках единства субъекты выделяются в творчестве — становлении как новое единство многообразия. Или из многообразия в единстве — в единстве многообразия.
Или держа себя на вселенских пределах субъекты являются открытыми и проникают друг друга, проходят друг друга…
Но в чем необходимость тогда субъекта и субъектов для вселенной? Тем более, что преобразовывать ее нельзя?
Субъект как открытая закрытость или закрытая открытость, существо, несущее в себе ничто. Сартр не напрасно утверждает, что «вместе с человеком в мир приходит ничто». И возможность понимать это нам позволяет точка зрения свободы во Вселенной. Или попросту ничто в человеке обнаруживается только во вселенских масштабах. Или через отношение к «беспредельной объективной диалектике» человек может быть субъектом лишь в качестве «ничто». Точечное бытие его превращается, выворачивается в бесконечный провал (это без становления).
Это уже схватывается в идее незавершимого становления. Всякий шаг вперед-вверх даже во всей его сиюминутной актуальности есть не приобретение, не о-пределение себя; границы субъекта-круга-ничто расширяются или, наоборот, он со всех сторон сжимается до ничто, даже от точечности ничего не остается. А поэтому и всякий акт творчества есть про-падание (как поется у В. Высоцкого). Недаром приводится Рильке: «нас унижает наш успех!»
Но главное в том, что только как ничто можно быть абсолютно сопричастным к другому субъекту, а тем самым выходить на беспредельную объективную диалектику, олицетворением которой каждый раз предстает другой уникальный субъект. С этим, пожалуй, можно согласиться.
Но при этом получается, что нет одновременного множества равноправных, равноцельных субъектов. Да это так, но есть и разномерность субъектов…
В состояние ничто ввергает себя некий преимущественный субъект и тем самым относится к другому во всей его полноте, так сказать, со всех сторон облепливает, обжимает, описывает его или наоборот, изнутри его через особенное выходит на перспективу объективной диалектики.
А может и вовсе сами в себе мы ничто обнаружить не можем. Это мы делаем по отношению к другому или другой по отношению ко мне. Ничто не относится к ничто, а лишь к нечто, к бытию, причем не к бытию вообще, а к субъектному бытию (Гегелевская, идеалистическая развертка этого, в итоге которой абсолютный дух пожирает всякое бытие).
Впрочем, это ничто может проходить и под наименованием «точки», против которой настроен Батищев Г.С. Только точку надо понимать как круг ничто, а не центр(?). Точка зрения другого — это уже выход на вселенную. Это уже особенное, конкретное.
Отвергая точечность, Батищев Г.С. выкидывает и ничто, которое индивид несет в себе, за счет которого и является уникальным и открытым существом.
Таким образом, все-таки нужно допустить в рамках сопричастности субъектов и их неравновесность, моменты преимущества, инициативы, активности и т.д. Они не преодолеваются в творчестве, а стимулируют и присутствуют в нем. Без перепадов не обойтись, хотя, разумеется, они резонируют в гармонических отношениях. Последние не снимают перепады, деклинации в общении, а в своем напряжении наводятся на них и в этих «пространствах» и прерывается творчество в его результативности, продуктивности. Иначе мы сводим творчество к общению, а, следовательно, лишь к созерцанию междусубъектного мира и всей вселенной.
А впрочем, созерцательность у Г.С. Батищева в трактовке творчества именно из невыговоренного понимания субъекта как ничто, распространяющего себя в этом качестве на всю вселенную. И наоборот, на всю вселенную можно распространяться лишь в качестве ничто.