В этом смысле беспредельная объективная диалектика и ничто ухватываются человеком через (пространство–время) общение–становление в качестве его собственного духовно-душевного бытия или в виде его духовно-душевного единства или духовно-душевной его многомерности.
Но так ли при всем при этом обязательна категория «ничто»? (По существу ты уже подставил под нее «душу»!) Да и корректно ли будет беспредельную объективную диалектику соотносить, коррелировать с ничто? Оно обратно должно соотносится с Бытием? — Нет, оно соотносится не с бытием, а с нечто. Беспредельная объективная диалектика и есть нечто, т.е. абстрактное бытие. Точнее, ничто соотносительно и не с нечто, объединяемое затем с бытием (а Гегель, который под бытие подсунет дух как законченную, завершенную в себе субстанцию, а ничто достанется на долю бесплодной действительности), а непосредственно с бытием. Под ничто и бытием находятся абстрактная свобода и конкретная беспредельная объективная диалектика.
Душа ухватывает ничто в человеке, но не сводится к нему…
Просто ничто — это абсолютная негативность человека по отношению к беспредельной объективной диалектике, это доведенный до «понятия» субъект творчества. Преодоленная единственность человека. Преодоленная обратно активность его. Договоренный до конца, а не отброшенный извне антропоцентризм. Архимедова «точка» применительно к человеку, оборачивающаяся бесконечным миром человека. Но это не точка тем самым, а именно ничто (математически ноль)…
Может быть ничто это и есть «выворачивание точки» и «натягивание» ее на беспредельную объективную диалектику? Это не оставленная позади себя субъектом исходная, стартовая точка, а сама душа субъекта, «индивидуальность как круг действования» (Гегель), оболочка человека, непрерывно изменяющаяся; то, в чем последовательно нейтрализуются предпосылки и приобретения, выявляются перспективы творчества, дух как сфера общения, ухватываемая беспредельная объективная диалектика.
Выворачивание точки возможно. Превращение ее в субстанцию в активизме. Ограничение внешним миром. Все люди скопом предстают.
Или это душевная пустыня, оставляемая после себя субъектом творчества по направлению к духу — субстанции в беспредельной объективной диалектике. То в чем сжигает себя творец. Без аннигиляции субъектом себя беспредельная объективная диалектика не дается никоим образом. Преодоление себя и есть не что иное как душевное опустошение и духовное приобщение к беспредельной объективной диалектике. Последнее строго детерминировано междусубъектностью в ее исторически определенной многомерности. Экзотерически междусубъектность наличествует в технике как «поставе» (Хайдеггер). Эзотерически же это сфера духовности, на ее уровне человек и существует как «ансамбль общественных отношений», как открытое навстречу беспредельной объективной диалектике, как становящееся, но никогда не ставшее существо («кто это?» — «человек, еще не ставшее существо»!).
Следовательно, именно то, что человек сжег в себе, ради творчества или стихийно в бессознательном творчестве («детство» — у Батищева Г.С.) и составляет его душу. То, что в нем пропало, исчезло и есть его субъективность. Растраченные силы, потерянное здоровье, время, которое уже не вернешь, поступки, которые я совершил по отношению к другим, вся жизнедеятельность, отбрасываемая как будто бы в прошлое — все это непрерывно откладывается в человеческой душе, точнее поставляет саму душу. И душа живет в этом опустошении. Но душа не опыт. Душа не составляется просто негативно всем тем, что остается позади, это и не память, а актуально совершающийся процесс исчезновения точечного субъекта и становления духовного человека. Но если только в качестве абсолютного ничто мы можем наконец «прикоснуться» к беспредельной объективной диалектике, то не получается ли, что такое прикосновение возможно только вместе с полной кончиной субъекта становления? Но тогда не предположить ли, что в творчестве — исчезновении человека мы непрерывно касаемся этой беспредельной объективной диалектики? Или во всяком случае, как-то прикасаемся к ней на уровне духовных субстанций, в (совместном) междусубъектном мире. Дух человека поддерживается непрерывной работой человеческой души в ее сопричастности к другим душам. Но видимо одного общения для человеческого духа мало, хотя автор подчеркивает всячески роль междусубъектности. Это конечно сфера духа и духовного творчества, но для работы души и выхода на общение (а также выходов в реальность) нужна активность, деятельность, труд, то есть то в чем мы отдаем и должны отдавать свои души: непрерывно длящийся отказ от себя осуществляется не только для других (это в конечном счете), а непосредственно в самодеятельности; отказ от себя естественен для человека- творца, а поэтому это даже не столько момент нравственности, насилия над собой, а сама объективная логика творчества. Для того чтобы общаться надо обладать тем, при помощи чего мы общаемся (Станиславский). Этого нельзя заимствовать, это вырабатывается, как говорит сам автор, в качестве «внутреннего человека». Это так. Но если в исчезновении — творчестве мы приобщаемся к беспредельной объективной диалектике, то не происходит ли это приобщение уже на уровне души, а, следовательно, в чем тогда необходимость духа для человека?