Именно обусловленность обстоятельствами делает человека непрозрачным для других, несамостоятельность становления делает его точкой, перетягивающей на себя остальной мир (эгоцентризм). Даже если в воспитании приложены все усилия на то, чтобы сделать из индивида свободное существо даже в гармонических отношениях в целом ему не обойтись в общении — творчестве без самоаннигиляции. Не только светится, но и греть других человек может лишь отдаваясь им всем своим существом. Это предуготовляет творчество, хотя и не есть еще творчество, как не торопится отождествить его с общением Генрих Степанович!
Может быть человек приходится на сферу общения как раз в процессе аннигиляции себя. Но полная отдача себя междусубъектному миру ценностей это пик творчества, собственно это и есть определение себя в духе (Звезда все-таки догорает?!)
Превращение же этой исходной точки в ничто (раскрытие души в духе), то есть сброс с себя всего наносного, чуждого, третьего в междусубъектных отношениях и есть начало человека как вселенского существа, находящегося на уровне своей эпохи.
Но таким образом, человек не себя сжигает, а точечность свою превращает в ничто. Следовательно, человек-то не превращается в ничто, а очищается. В чем? От вещности, эгоцентризма в духовности. От центробежного активизма.
(Пожалуй так, но тогда и насчет воспитания нужны поправки. Человек должен быть способен при правильном воспитании извне на то, чтобы довести его до себя, перехватить инициативу воспитателей на ограничение и преодоление всяких своих центробежных стремлений. Но это не тривиальность ли: воспитать способность к самовоспитанию? Нет, так мы обычно и в педагогике, и в семье коротим, но тут есть контекст вплоть до подтекста: воспитать невоспитуемость — к самовоспитанию! По-другому, но то же самое: учиться у ребенка!)
Но человек, следовательно, как звезда не ракетообразен, не за счет шлейфа сожженных и оставленных позади себя негативных качеств он определяет себя в мире других и приобщается через него ко вселенной. Это было бы пресуществлением. Ничего кроме духовного дыма и вони от человека тогда не оставалось бы ожидать. Предназначение в том, чтобы, сгорая светить!
Точечность бытия, как ни верти, это ядро личности. Хотя эта точечность и негативна к ней самой. Но ничего не поделаешь, от мира индивиду, готовому пуститься в странствия по нему, ничего кроме этой точечной определенности не достается. Здесь свои усилия прикладывает весь мир (люди, вещи, отношения и т.д.) Но не «беспредельная объективная диалектика» (по терминологии Батищева Г.С.), а именно субстанция междусубъектного мира или субстанциализированный междусубъектный мир (общество), окружая со всех сторон плотной (пусть даже и прозрачной) средой ребенка, делают из него точку приложения внешних сил. И хотя в эту точку могут быть впрессованы и неравноценные отношения других и ценностей, и эта точка может сохранить их в себе виртуально, а следовательно развернуться обратно в векторах становления субъекта и т.д., то есть в песчинку, в мертвую точку индивид все- таки не превращается, но важно не это. Важно то, что затем эта точечность субъектом должна быть уничтожена. Если она утверждается субъектом в центробежной активности, то тут мы имеем дело как раз с простой обратной разверткой блокированного со всех сторон внутреннего мира (в данном случае это внутренний мир эгоцентриста, равный точечному бытию, а не междусубъектным отношениям, прикасающимся ко вселенной… смежным или трамплинным к ней — вопрос открытый?!).
Без аннигиляции точечности своего бытия субъект в творчестве обойтись не может. Ответственность всегда ложится на человека, а не на воспитание, не на происхождение и т.д. Даже при всей коверкающей роли «системы воспитания» человек в своих поступках ответственен сам. Впрочем, это тривиально. Это и санкционируется правовыми нормами. Однако в творчестве ответственность берется человеком добровольно. «Любить трудности», говорит Батищев Г.С. Это оборачивается благодарной работой души, становлением — творчеством.