То есть по существу логически получается: последовать всему за человеком в его самоаннигиляции, чтобы утвердить его в качестве душевно-духовного существа. Логически повторить грехопадение, чтобы спасти человека. Вряд ли такой подход годится? Ничего иного «аннигиляция самоаннигилизирующего существа» означать не может? Но иначе как можно преодолеть своецентричность человека, активизм его и т.д.? Какой иной способ есть для преодоления точечного бытия кроме того, чтобы оно само превращалось в небытие?
Но ведь это духовное небытие своецентричного существа? Точечный субъект как таковой не ввергает себя в небытие, а утверждает в активизме. Речь идет о преодолении именно духовного небытия. То есть как вселенское существо человек должен не впадать в субстанциальный провал во вселенной, а обладать своим миром в незавершимом становлении. Субъект должен быть на уровне субстанции, а не заглатываться ею в овешнении, отчуждении. Человек должен не вывернуться из мира, а вернуть себе мир, а это возможно только в душевно-духовном бытии и приобщении к беспредельной объективной диалектике.
Тут есть какая-то недоговоренность у нас (меня)? Почему именно душевно-духовное бытие есть возвращение человека из небытия? Или почему в центробежном активизме человек впадает в духовное небытие? И почему в душевно-духовном бытии человек есть космическое существо? Может быть незавершимое становление и есть актуально душевно-духовное бытие человека? И именно на этот уровень нужно поднимать человека. Быть открытым в общении и не замкнутым на уровне субстанции, а, следовательно, и творить из виртуальности, и приобщаться к беспредельной объективной диалектике человек может только как душевно-духовный субъект. Это, пожалуй, так.
Как виртуально и потенциально вселенское существо человек устремлен и актуально есть душевно-духовный субъект. Допустимо. Духовное небытие его — это односторонность, центричность в воздействии на природу. Многомерность он обретает в общении и в нем же субъектно-субстанциален, то есть душевно-духовен, если иметь в виду его космическое назначение, незавершимость, абсолютность становления.
Значит не «подтолкни падающего», а сообщи ему душевно-духовную, внутренне-внешнюю устремленность, выведи его из тупика внутренней безысходности и возможного всеобщего апокалипсиса. Это возможно не в жертвовании точечным субъектом (будь он неладен) или бегстве от действительности, не в подчинении миру внешнему или в уходе во внутренний мир. Не в квиетистском субстанциализме или эскапистском субъективизме нужно искать выходы. Тем более эти крайности исключают, а, следовательно, предполагают друг друга. В разрозненном виде они наличествуют в действительности и пока уравновешивают друг друга. Человек впадает, то в одну, то в другую из этих крайностей, балансирует… Но в душевно-духовном бытии человек не в разное время и в не разных отношениях, а в одно и то же время, в одних и тех же отношениях открыт и внутренне, и внешне. Это и есть ойкумена творчества.
В одномерном бытии он может быть открыт внешне, но закрыт внутренне, открыт внутренне, но закрыт внешне; может «обладать» духом, но терять душу, и иметь душу, но не быть в духе. Интеллигентность и образованность, культурность и специализированность, нравственность и научность и т.д.
Причем, все дело в единстве душевно-духовного бытия. В одномерности душа и дух человека распадаются. Только в их соединении человек выбирается из небытия. Разорванность душевно-духовного бытия равна душевно-духовному небытию, независимо от того, что душа и дух порознь наличествуют. Человек здесь не только вселенское существо, а замуровывает себя в субстанциальном миропорядке или проваливается в голую субъективность, возникают непреодолимые внешние барьеры и внутренние препоны…
Значит, ничто — в разломе душевно-духовного бытия человека? Или в возможном додушевном и внедуховном тупиковом и одностороннем бытии? О котором душевно-духовный человек всегда знает в творчестве? Но и догадывается в обыденности?
Но это одно и тоже видимо. Человек мечется: бежит из тупика субъективности в одностороннем активизме во — вне себя, или «спасается» от односторонности, несамостоятельности в тупиках субъективности, в уголках души.
Ничто таким образом обращается, то в духовную несамостоятельность, то в душевный тупик. Человек впадает, то в духовную растерянность, то в душевные муки. Если есть душа, то нет духа, если есть дух, то нет души.