Увы, именно то, что акмеология не может «сунутся» в педагогику. Мною затронутые в этом пассаже вопросы, далеко не исчерпывающие тему. Я думаю, что от акмеологии к образованию путь не проходимый в том состоянии, в том понимании образования, которое ныне имеет место быть. Оксюморенно выражаясь, это «образование — давание», пусть даже «образование — представление» или «образование — просвещение». Но туда идеалу совершенного не пройти.
А вот обратное — от образования к акмеологии возможно и нужно. Вернемся к началу размышлений. Не от родителей к ребенку, а от ребенка — к родителям вот даже не вопрос, а запрос времени!
Тут Гегель с идеей «становления» прав был. Но преломительно в отношении акмеологии и образования, первую надо сообразовать в подчинении второму. Что за учитель, которого не превзошли ученики, не отвергли, а в своем превосхождении «отплатили», поставили над всегдашним, «надоевшим» во времена обучения его «и», ихним «над-и». Но вот тут у Гете: «все совершенное не бывает завершенным!». В произведении совершенном незавершенность и есть тайна; если Венере Милосской приделать руки, будет ли она совершенной?! Разговор, кажется, отвлеченным, но обучение, образование, педагогика — производя законченные фигуры обученных, воспитанных достигает ли цели? Т.е. достигает, конечно. Но тут голое образование, формообразование, никакой акмеологии. Воспитанник даже не совершенен, а закончен, выполнен, поставлен на место. Да, ему возложены задачи, поставлены цели. Все, иди работай! Ты готов! Я свое дело сделал! А на самом деле он обкраден. У него убито будущее.
И что же тогда: образование есть освобождение того, с кем «занимаются», от предрассудков прошлого, стереотипов настоящего и благословение на перспективы будущего с проникновенным признанием гения его свободной индивидуальности?
От чего же отправляться в самом образовании, чтобы оно тяготело в сторону акмеологии? И какова все-таки при этом роль наставника? Потому что, наставляемому это «темный лес», да и не обязан он это знать. Как же тогда учитель может и должен содержать «две стороны одной медали»? А он это должен. Значит двойничество, на которое обречен наставник неизбежно? Иначе к акмеологии от образования поворота не осуществиться?
Ну тут даже вещи расхожие могут быть констатированы. «Болеть душой», «плохих учеников не бывает», «не так как надо наставил» и т.д. А.С. Макаренко с «педагогической поэмой» был прав и на правильном, перспективном пути. Ныне в школах, наверное, гораздо больше «испорченных» современностью детей, чем в те времена. Но учли ли его опыт и учитывается ли он — вот вопрос?
Слово «двойничество» может быть не совсем корректное. Нужно поразмышлять. Но тут и не категорически императивное: подумай, что ты собственно дал? Причем ведь это как потлач без взаимности, безвозмездный дар. Вопрос, беспокоящий постмодернизм. Возможно ли это? И может быть даже это фокусный вопрос всего образования при усиленном педалировании его акмеологического от-ображения?
Экономически, политически это невозможно. Морально — да. Кант с его категорическим императивом. Но тут, кажется нравственность «вторгается» в образование. Точнее, образование, дескать должно быть прежде всего нравственным. Но в этом есть какие-то отзвуки наставничества, поучительства, научительства. Попытки распространения того, что образование есть рост нравственности, т.е. должно быть, прежде всего, таковым. Но нельзя забывать, что мораль есть «бессилие в действии». Часто она оказывается «морализаторством», т.е. поучением, научением, наставлением.
Значит мораль не спасает? Образование к совершенномудрию таким образом не обернется? А что же нужно? Что делать с образованием, чтобы оно преобразовалось в устремлениях к совершенному образованию? Но тут, кажется очередная «собака закрыта», да простится мне! Совершенное образование или само-образование как преобразование в совершенное что-то? Что это? Может вместе с просвещением и после него, вплоть до сих пор образование не отказалось от себя как от образовательности (образованщины) и «тучности» в этом качестве дотошного всезнайства?
Индивид как неделимый персонаж-индивидуум может взорваться массой информации, которая в него впихивается. Так где же выход? Где акмеология? Где совершенная мудрость? Что-то все это не находится?
Мы, наставники, этого знать не можем, сколько бы усилий ни прикладывали. Это мы портим последующие поколения, вплоть до собственных детей. Совершенное ни сообщить, ни поделиться им невозможно. Фигура «двойничествующего наставника неизбывна» и была во все времена. Где-то прикасаемся к совершенному, которое в нас и вне нас. Оно в воспитуемых, оно в образуемых нами. Но вот, в качестве каковых нами? Где мы источаем ложь, а где мы искренни в правде? Вольны ли мы, в стараниях не только слушать, но и слышать, не только смотреть, но и видеть? Признательны ли мы перед теми, кого учим, что они учатся, т.е. что учат себя?