Философия человека есть дело самого человека. Его нельзя приписать никому. Оно есть лишь досказывание до конца несказáнности, понятийное продолжение человеческой проекции на мир, которую может осуществить лишь сам человек. Но к философии человек приходит в своей неисполненности, в «еще не…». И именно в тот самый момент, когда, казалось бы, судьба уже свершилась, жизнь состоялась, достигнуто все возможное и невозможное, тут-то и обнаруживает себя человек как существо несказáнное, самым близким оказывается не то, что было сделано, а то что осталось от реализованного: и это есть он сам, это тождественно ему как субъекту, в этом и была сила, которую он не осознавал. И вся драма состоит в том, что мы обнаруживаем себя не перед делом, а после дела. И всегда негативны к тому, что состоялось. Довольства, а тем более абсолютного, судьбой не бывает. «Я есмь» — всегда не то, что было, но всегда то, что будет. Но и говорить о своей несказáнности человек может только по исполнении своего долга; по реализации общих интересов личность определяет собственные интересы. Они не сводятся, как обычно представляют, к эгоистическим устремлениям. Насущные потребности являются их основой, но в них задается лишь нижний срез жизни, над которым открывается сам человек как таковой. Не в социальных ролях, а через социальные роли в своей аутентичности.
Однако не человечество есть Я, а я есть Человечество. В первом бытие сводится к ничто, во втором поднимается к духу. В первом скрывается соперничество отдельных я, во втором открывается единство человека. Но когда мы говорим, что я есть Человечество, то в этом «есть» нужно усматривать движение, а не покоящееся состояние. Это не гарантированное бытие, а рискованная жизнедеятельность.
Человек и себя изменяет, и по душам гуляет, и к духу устремлен. Но его никогда нет теперь и здесь, он всегда по ту сторону. В посюсторонности он себя теряет, в потусторонности обретает. Сокровенное «я» потому и сокровенно, что открывается по человечеству. Деяние и только одно оно определяет твое достоинство (Фихте). Лицо человека в лицах всех людей. Личность проступает из всечеловеческой субстанции. Она не одинока среди других, а особенна во всеединстве.
Я замыкается на себя через всех других на этой круглой и освоенной Земле. В своей всечеловечности человеку некуда деться, кроме как возвыситься к духу.
Человек прежде тотален, а лишь потом индивидуален. Он рождается прежде самого себя в духе. К. Ясперс: «Человек есть дух и ситуация подлинного человека — его духовная ситуация». Но если человек есть из духа, то это не значит, что нужно начать прямо с духа и идти к человеку, но надо сначала овладеть самим духом, чтобы в нем открылся человек бытием. Здесь же нужно учитывать реальный процесс отчуждения вплоть до пропадания человека в духе. Нужно пойти вслед за отчуждением, чтобы прорвать его в конечных выражениях (в духе) и в этом же открыть бытие человека.
«Идеальная тотальность», «духовное единство», «всеобщность» и т.д. — все это нужно понимать, как сверхчеловеческое, а не собственно человеческое. Тем более, что человеческое всегда проблематично, а стало быть, и незавершенно и несовершенно. Поэтому общественное как «промежуточное» для человека и есть собственно человеческое. Так что общественное, с чем идентифицируется человеческое, нуждается не в опосредовании извне и изнутри, а само притягивает к себе все внешнее и вытягивает из себя все внутреннее. Оно становится как человеческое. То есть единство индивидуальности и тотальности, как бы там ни было, в общественном. Если не теперь, то в перспективе.
В противном случае, как ни крути, человек будет отчужден — только уже на этот раз в некоей «идеальной тотальности». Последняя, тем более (если ее брать как нечто трансцендентное), растворит свободную индивидуальность. Скорее поэтому ближе к истине то, что человек уже определен внешне и теперь должен «взорваться» изнутри. Надо даже не соединять индивидуальное с тотальным — это тоже имеет место в общественных отношениях, — а опрокидывать тотальное из индивидуального. И в этом смысле свести мир к человеку. Чтобы он открылся миром новым. Надо идти не к всеобщности, а от всеобщности к единичности. Или разрешение двойственности человека (понимай: его общественности) должно происходить в сторону единичности, а не всеобщности. Хватит (исторически и логически) манипулировать человеком, предостаточно всеобщего самообмана. Достойно существования только то, что является непосредственно человеческим. Человек идет к самому себе, освобождаясь исторически от всего общего. Открыть человека нужно потому, что он веками был отчужден в идентичности, будь то родовая, цеховая, сословная, этническая, классовая и т.д. Экивоки с индивидуальностью и тотальностью не кончаются потому, что надо не гармонизировать их, а смещаться и логически, и исторически к индивидуальности. Другое дело, что идти надо к индивидуальности изо всей тотальности мира; вне всеобщности нет и индивидуальности. Человек специфическая единичность, которую надо не сводить к общему, а выводить из общего. Но при этом тотальность не может оставаться чем-то потусторонним для человека. Она должна оборачиваться самим человеком. На нее нужно не только выходить, а прорывать во всех отношениях. Вообще она только для того и нужна, чтобы человек открылся и внутренне, и внешне, совпадая с другими во всеединстве, оставался свободным в своих возможностях и устремленности в иной мир. То есть человек в тотальности и есть, конечно-бесконечное, преходяще-вечное существо.