Однако, проблема опять-таки в других? Мир достигается в связи с другими, а не в «гордом одиночестве». Только в установке сознания на Другого даётся мир. Причём не усечённый до межличностных отношений, а бесконечный мир. Мир запределен не относительно человеческих возможностей, а относительно сознания. Он запределен человеку, если человек подавлен сознанием. В мире и преодолевается сознание. Не человек преодолевается, а сознание — опосредуемое бытием-в-мире. Сверхчеловеческое это и есть открытое в мире человеческое. Человек живёт миром, сознание лишь выводит на него!
Но если сознание промежуточно, то, может быть, субъектом его и является Другой? Или субстанция сознания описывается самодостаточным кругом Других (человечество)? Без меня круг Других обходится, хотя я и не желаю этого. Но нежелания мало, для того чтобы быть, нужно возвращать Другим эманацию души с плюсом реальной прибыли в мире. В самоотдаче души и обретается бытие (имярек) и в то же время преодолевается духовная отчужденность мира и открывается человек как бытие-в-сознании-мира.
Если к Другому надо относиться как к цели, но никак к средству (Кант), то разве это не говорит о том, что субъект сознания — Другой? Во всяком случае сознание смещено субъектно в сторону Другого, хотя может быть и обратное — в сторону Я, и тогда человеческое в человеке пропадает. Или даже не о смещённости сознания в сторону Другого надо говорить, а о центральности Другого внутри сознания? Другой-то видимо и подпирает мост сознания? Или это та фигура умолчания (о которой-то и не говорят, вопреки М. Бахтину: «… о другом все песни спеты»), через прохождение которой происходит радикальная душевно-духовная трансформация человека с выходом в мир.
Или же представлено в триаде: дочеловеческое-бытие, человеческое-сознание, сверхчеловеческое-мир? Но это лишь в том случае, когда есть душевно-духовная гармония в человеке. Раскол же сознания даёт противостояние посюстороннего и потустороннего, водоразделом которых становится бесчеловечная реальность. В этом же расколе бытие подменяется имманентной душой, а мир замещается трансцендентным духом. И, наоборот, лишь в той мере в какой перед человеком отчужденная (неопосредованная) реальность, в ней он расколот на «душевность» и «духовность». И чем непреодолимее реальность, тем больше сил прикладывается для ее, во что бы то ни стало, «опосредования» из души в духе. Отсюда и тема смерти — конечной и прижизненной: продать душу дьяволу реальности (зла), чтобы ступить по ту сторону ее, произвести расчеты с «реальностью», чтобы она пропустила в мир иной. На деле же здесь имеет место цепляние за себя, а не самоотказ. А точнее, это «формальная отдача» ради «содержательного приобретения» себя?!
Иллюзия... От души к духу (тем более через реальность) не пробраться. Они лишь свет бытия и цвет жизни в мире, а не что-то истоковое или запредельное. Не душой, а в душе есть человек, и не духом, а в духе жив человек в мире.
Однако, если сознание в самой реальности (круге Других), то и последняя логически расширяется до бытия-в-сознании-мира. Реальность тогда содержательно оказывается противоречивой действительностью человека («умом вещей»). А, следовательно, бытие-в-мире и есть разрешение этого противоречия: вместо дочеловеческого «я» становится бытие, вместо сверхчеловеческого Духа открывается мир. Да, но и сознание при этом не может удержать их связь? Оно и не удерживает. Оно преодолевается. Это дано в общении как «душе культуры» человека (Г.С. Батищев). Так что релятивный человек становится субстанциональным человечеством. Дрожащий луч сознания, превращается в устойчивый свет межчеловеческих отношений. Но вместе с утверждением человека в виде человечества (во всей его самодостаточности, субстанциальности) обнаруживаются дочеловеческие истоки и сверхчеловеческие перспективы. В человечестве они не свертываются, а, наоборот, открываются и раскрываются. Это и есть суть так называемых «глобальных проблем» современности, то есть, проблем выживания «общественного организма», устремленного от ничто во все. Бездушность — не раковая болезнь отдельного человека, а общий порок человечества как субстанции. А наступление бездуховности из-за мировой «жадности» человечества в отношении к природе. Но именно требуемое самоопределение человечества обостряет проблему отдельного Я и обше-(сверх)-человеческого Мы. Оно невозможно без того, чтобы преодолевалось Я и достигалось Мы. Проблема Я — это проблема входа в человечество. Однако процесс вхождения может оказаться лишь нейтрализацией Я (= тоталитаризм, а, впрочем, и индивидуализм). Человечество может обойтись без отдельного Я, но оно не может обойтись без того, чтобы человек не выходил на сверхчеловеческое, то есть без свободной индивидуальности как идеальной тотальности.