… Я всегда в Мы, но всегда ли Мы в Я? Нет, конечно. Если иметь в виду «совестную инстанцию», то из нее Я может выпадать. Т.е. даже в нравственности Я может вообще не существовать. И что же до Я для морали дела нет?! Но тут (видимо) различие истинного и ложного Я имеет место. Я, настаивающее только на себе, выпадает из Мы. И Я не в Мы — это не Я. Мы и не дано в Я, которое из него выпадает своецентрически. Но как же так может быть? Это что бессилие Мы?
Или неприсутствие Мы в Я — это наоборот, и есть совестная инстанция? Может даже отставленность, преимущество Мы над Я и представляет его вездесущее достоинство? Т.е. Я всегда в Мы, но Мы истинное, а не толпообразное, омассовленное, всегда вне Я. И только тогда оно взыскуется как свобода, равенство, братство!
Да, но не только доброта, но и истинность, и совершенность должны бы представать ипостасями Мы? Да кажется так. Но тут именно эти транскрипции в ценностях нужны. А именно: не добро, а доброта, не истина, а истинность, не красота, а совершенство (акме)? Т.е. «Мы» в со-единстве призывов ценностей Я к себе? Или: не добро, а добродушие, не истина, а искренность, не красота, а совершенство в единстве «Мы» есть «имярек» обращенного к Я «человечества».
Да, но при этом я признается (признаваемо-призываемо) в космополитстве? Да, это непременное условие, категорический императив, при исполнении которого Мы разрастается рядами космополитов.
Вот так мир сей сообщается с миром иным.
2.2. Эзотеричность Мы
Да, Мы эзотерично, оно на языке посвященных приглашает, зовет к себе. А потому-то и ценностные переориентации (транскрипции) нужны. Вот тебе и Ницше?! Значит, Мы не эгалитарно, а элитарно? Хотя под этой вывеской могут скрываться масоны, тайные общества, монашеские ордена, мировое правительство и т.д.
Да, но именно скрываться. Чтобы властвовать и владеть, и это конечно, организованные преступные группировки, будь то криминальные или некриминальные — все равно.
Но «Мы как имярек человечества» не «крышует» человечество, но и не отбирается по заданной программе, оно вообще стихийно и всегда вакантно. Но не в смысле того, что в нем имеются незанятые места для новых персон. «Мы» вообще не собрание персон, ни даже список выдающихся исторических личностей в разных сферах общественной жизни, хотя они там присутствуют. Никто не может выступать от имени человечества. У человечества нет имени. Homo sapiens, Homo faber, Homo ludens, Homo menzura, Homo simvolikus и т.д. — родовые признаки, дефиниции вида человек, а не имена.
«Мы — имярек человечества» предстает в его несказáнности под небесами. И посвященными в Мы являются те, кто нашел язык в мире сем. Эзотерия не есть собственно мир иного в мире сем. Эзотерия и есть собственно мир иного в мире сем. А экзотерия силится представить мир сей в мире иного. То есть прижать его! Теперь и здесь!
В эзотерии именно несказáнное сказывается. Это не оригинальничание, не выпендреж. Это даже не владение словом, что так распространено — хоть отбавляй, а владение слова нами. Божественность слова!
В слове соединяются Я и Мы! Но не потому, что «все есть текст», а потому что текстуальность мира (продувается, просквазывается), прочищается, как текстуальная ткань мира.
В слове улавливается мир межеумочный во множественности Я — из Мы. Слово — улов мира. Но мира не вообще, а сего мира в предъявлении его миру всевышнему. Творцу — на дескать, создатель плоды трудов твоих, возьми! И благодарю!
А язык мира иного в мире сем и сообщается в обращенности Мы из его добродушия, искренности и совершенства к Я. И тогда в одинокой душе обнаруживается: «во мне как спектре семь разных Я, невыносимых как семь зверей, а самый синий свистит в свирель…» (А. Вознесенский).
Я просыпается как Пушкин, как Магжан. Имеющий уши, а может и души, да услышит! Посвященные-то как раз и слышат, и видят, то есть дышат! «Поэтичность мыслей» у Хайдеггера. Так что, элитарность «Мы» — это нормальная избранность как то самое особенное (оно) между Я и Мы которое весело, празднично, эйфорично разыгрывается на «святой лире».
Добродушие, искренность, совершенность могут быть и символами ангела- хранителя, святого духа и пресвятой девы в христианской традиции.
Пушкину было достаточно Аполлона с его зовом к «священной жертве». Ну да, для поэзии, наверное, так. Но в исламе пророк от имени создателя вещает о своем долге внести в мир, благословить искусство и в особенности поэзию.
Но тут еще вопрос о переоценке ценностей. У Ницше это по ту сторону добра и зла, а истина ему представляется как заблуждение. И красота нужна, чтобы не быть изнасилованным истинами науки. Ну да ладно, Бог с ним! Но вот не допустить ли не «ту сторону» этих релевантностей, а в пику одного другое предпочесть? Скажем, теперь вопреки расхожему «добро вместо зла» выбрать «зло против добра», заблуждение вместо истины, уродство вместо красоты с подчинением первого второму. Вот тогда-то может и осуществится кардинальная переоценка ценностей?! Но при этом не в Мы это должно происходить, а в Я. Мы, как бы обращаясь к Я, говорит, «ну посмотри ты на себя, на кого похож»? «Кто ты такой»? «Что ты хочешь»? И притом Мы из совестной инстанции вопрошает, чтобы Я на себя возымело зло, застигло себя в заблуждении и ужаснулось в своем уродстве! Вот тогда-то может быть и заявит о себе подлинное Мы. Отвращая Я от других на призывного себя. Да ведь это и есть рефлексивность субъекта в человеке. Если вообще Я само не способно обращаться на себя, а из Мы и только в Мы, то ведь тут все сходится. Но только может быть самообращение, солилоквия не вообще, а в аксиологическом ключе нужно осуществлять? А так ведь мы запросто себя ощупываем, смотримся в зеркало, едим, пьем и что только не делаем в непосредственном отношении к себе?! И главное, имеем себя, дорожим (дрожим) собой и т.д.?!