Но тут и пустой софистике приходит конец, т.е. шараханиям от уникальности к универсальности, от субъектности к субстанциальности!
Но это не поворот к астрологии. А философское космополитство. «… Из Бездны в мир пробиты черные дыры, каждая из которых называется «личное сознание». Хорошо бы поставить на них заслонки, именуемые «совесть».
Вообще антиномии разума разрешимы в чувственности, но из вселенских перспектив-ретроспектив. Странно! Космополит — сверхчувственное существо — в смысле не вне-, а гипер-чувственное.
И чем вселеннее человек, тем он супер-чувственнее. И в принципе рациональность от всевтягивающего в себя утопического круга-марева перекрещивается степенью в межсубъектной чувственности, чтобы свестись к ничто в человеке: О, +, •! Круг, перекрестие, точка!
Но он именно из своей центростремительности оборачивается к центробежности ради чувственности, неумолимо уступая завоеванные позиции в мире человека человеку из мира! Как точке умо-зрения в осмысливании сверхчувственного мира!
Пара-доксальность разума в со-мнении мыслей склоняется к точечности умо-зрения. Обыденность и обнаруживает себя в этой упертости, которая длится в ощущениях, но при этом хроно-топос вывернут на топо-хронос. То, что есть топос предстает в преходящем, а хронос в конечном и собственно в этом и заключается априорность форм чувственного созерцания. Во мне как вне этого мира ютящемся существе таятся бесконечность и вечность?! Мы уже расположены ко встрече с вечностью и готовы слышать бесконечность. А это и есть бессознательное. Но не в психоаналитическом смысле, а онтологически. Онтология фундирована обыденностью. В неразложимости топоса и хроноса, в их смешении как неразложимом растворе.
Но предназначение человека, чтобы раскрутится из этого скрученного состояния в свободах пространства и времени. Раствор переварить в душевно-духовном подъеме над обыденностью. Потому-то и сходим с ума, потребляя «жидкий дух»!
А в чем собственно дело? А дело в том, что конечное не может быть отнесено к бесконечному, преходящее к вечному. И бог, зная об этом, и создал человека как онтологически искривленное существо! А выражаясь по-современному как «синергийную» тварь. Чтобы он вернулся к нему в подъеме развертывания к правде, из дисгармонии! Так что Кант напрасно сетовал на то, что «из такой кривой тесины, из которой сделан человек ничего правильного сделать нельзя»! Что-то он сам не оценил собственную придумку о «пространстве и времени»! А потому и сбился в этическую «сторону» относительно бытия божьего. А, впрочем, тут оставалось сделать всего лишь один шаг: к гармонии пространства и времени. Что первое дышит во втором, а второе играется на первом!
И что же все совершенство человека в его несовершенстве?!
Да, онтологически, но не религиозно, обыденность не только скрученность, но и рутинное скручивание топоса и хроноса в их явной скручиваеваемости. Мы продолжаем сладко грешить, с наслаждением заблуждаться!
… Архимедов рычаг в том, что он о рычаге и не думал, а лишь о точке опоры. Но вот ему: на тебе рычаг времени и переворачивай мир в твердости топоса?!
Бірақта, абайлау керек! Неден? Да, обыденность глохнет и глушит — в чем? — в исчерпаемости чувств, в их трате. Напрасной!
Мы тратимся в обыденности, а посему она и отталкивает от себя к гордыне ума. Не мы от нее отходим, а она нас вышвыривает. Мы трясемся вне ее в заблуждениях. Власть над обыденностью и иллюзорна, словоблудна.
Обыденность и есть судьба. Она может быть и судьбоносной и роковой. Надо быть с ней в милости, чтобы как Гераклит приглашать в нее как в дом свой: «входите, здесь тоже боги живут!»
В обыденности мышление работает формально-логически, а чувственность субстанциально «Понятие — суждение — умозаключение» осуществляется в атоматизме бытовствования, в длящейся конечности и непрерывности преходящего. А чувственность — во встречном подъеме от ощущений к восприятиям и в настроении представления. Да собственно рациональность и чувственность тождественны в обыденности из их обратной пропорциональности в перехлесте. Это ум в чувствах и чувства в уме. Осмысленность чувств и испытанность ума.
Да, но таким образом это уже не совсем обыденность в ее расхожем понимании? Или вообще не обыденность? А что же это? То есть может быть это и обыденность, но уже не в сознании как «обыденное сознание» или не сознание обыденного? А обыденность как таковая, т.е. ее стихия! Нас предупреждающая в своей упредительности. Формула заботы у Хайдеггера. Это и есть обыденность. «Уже быть впереди себя в качестве бытия при внутри мира встречающемся сущем». Или в обыденности есть скрытый смысл озабоченности, нудящей потребности, в еще неисполненной в быту бытийности, в бытовствовании бытия.