А почему бы сюда не впихнуть и Герострата, и Нерона, и Гитлера, и Сталина как сублимированных гениев зла?! Впрочем, список неполный и еще открытый… (К «одновременности разновременного» мы еще вернемся).
Но тут есть еще одна закавыка. Постмодерн и постмодернизм о нем заявляющий не есть ли перерыв между предысторией и историей? В Марксовом соображении «о коммунизме как начале подлинной человеческой истории?».
До сих пор была предыстория как общественная история (история обществ как цивилизаций-культур). Отныне наступает, подступает человеческая история (в смысле человечества)? Как «прыжок из царства необходимости в царство свободы»? При дополнительной хроно-топической раскладке на три всечеловеческих состояния: «отношения личной зависимости» — «отношения личной независимости, построенные на вещной зависимости» — и «свободная индивидуальность»!
Постмодернизм «конгениально» ухватил или еще только ухватывает грядущую «свободную индивидуальность», но которой еще нет на земле, а которая только лучится из поднебесья звездным светом, в сей серый интертекстуально затянутый, стянутый мир? Иначе как понимать эту «свободную индивидуальность» в качестве общечеловеческого состояния? Эге братцы, а не там ли мы, в звездном мире должны себя искать?! Ну нет тут нас, черт бы нас побрал! А ведь должны же быть! Сколько же можно тревожить дух старика Шекспира в нашем небытии?! И дурака валять под волынку Ницше в дионисийском танце белокурого «по ту сторону добра и зла» (пребывающего) «бестии»?!
Да и Маркс там, в мире ином мучается, «погодите ужо»! Как вы не поймете самых простых вещей? Что счастье не в вещах? Да будьте же вы наконец в субъект-субстанциальном настроении! Возвышайтесь к гармонической и всесторонне развитой личности!
Да, такой домысел за постмодернизм возможен. Но что-то еще с «текстуальностью» не полностью кажется то? Сводится ли она к «примерности»? К ряду того, что «бывает»? «К сторонности взгляда»? Или к «общеместности»?
Или же это поджидающая нас из всего мира его предосмысленность? Смысловая спутанность, запутанность, перепутанность?
Но увы, это, наверное, не «книга бытия», которую мы все-таки можем читать? Текстуальность не есть языковость мира?
Или именно в этом мы обречены на то, чтобы никогда не прочитать «до конца»? Если «все есть текст», то как можно с этим справиться? И в то же время мы именно только этим и заняты? Поди прочитай женщину? Прочитанная она уже и не женщина!
Текстуальность, это и есть всегдашняя готовность мира на интимнейшую близость. И никогда из нее мы выйти не можем. Говорим ли, молчим ли. Монолог, диалог, полилог. Мир в нас выговаривается даже без разговоров с ним. Мир всегда пребывает в нас, без того чтобы мы были в нем. Т.е. мир заставляет нас говорить о нем. Знак не замещает вещь, а предшествует ей как обозначаемому в обозначении.
Текстуальность — это предкультурность мира, его предварительная очеловеченность, с которой мы теперь должны сообщаться через нейтральность, пустоту, бессодержательность отчуждения, накопившегося и накапливающегося с Адамовых времен и по сию пору. С тех пор как появились языки и затем утрачивались, перемешивались, растворялись, перемалывались, заслоняя мир в словах-вещах и вещах-словах. Поэтому текстуальность всего и вся требует зрения в корень! За симулякрами ухватывать ризомы!
Это и есть деконструкция. Но не отсюда, а из поднебес. Требуется всесветная рефлексия под знаком вселенского (вопросительного знака)?
Но и не обыденность ли эта самая текстуальность? Нет, скорее она и есть подразумеваемая под обыденностью реальность. Или, наоборот, текстуальность сверхобыденна? Квази, супер-? А может вообще переметна, выткана из обыденности. Поэтому-то, деконструкция и должна производиться не ремесленно, даже не мастерски, а гроссмейстерски, в душевно-духовном напряжении.