Человек видит себя вселенским существом во сне? И ему страшно от того, что он при этом в себе земное существо.
Да, но догадываемся об этом мы не во сне, а наяву — не так ли? Если это вообще догадка? Даже если предположение, то как его проверить на истинность? Что-то должно быть для этого и вне сна? Или наяву мы уже и от обыденности, и ото сна можем быть свободны?
Или вселенскость человека — это уже такая сверхчеловеческая «ипостась», что все его дефиниции оказываются, если не никчемными, то недостаточными и ответить на то, откуда это может быть известно человеку невозможно на языке его известных сущностных признаков, то может тут приоткрывается и начинает говорить о себе душевно-духовное существо? Но человек ли это? И говорит ли оно о чем-то, чему можно внимать? Да, и эти нескончаемые разговоры о «разумных существах» во вселенной не заблуждение ли земного человека в его разумности.
Ну, то что душевно-духовное существо превосходит разумное существо — это, наверное, так. Так должно быть, чтобы человек превосходил сам себя. Или он тварь?
И там, в небесах нужно искать не братьев по разуму, даже если они там есть! Это не интересно! Искать нужно сверхразумных, то есть душевно-духовных, превосходящих и себя и нас существ. Но что же это может быть? Это и есть вселенское существо. Космополит. Но почему именно душевно-духовное существо?
Мы о нем не знаем ничего, мы его испытываем в себе во сне. Он нам снится. А из чего можно полагать, что именно он нам снится? А кто же еще, не я же себе снюсь в кошмарах, но я почему-то знаю, что это кошмары, что я не должен самому себе сниться?!
Разобраться в самом себе человек разумно не может, но потому и прибегает к… слушанью… Вслушивается к голосу вечности… Да, но во сне не слушают, а видят? — Это распространенная кажимость о снах как иллюзиях. Преимущественно мы, конечно, сны видим, но именно в этом они и представляют собой как бы заблуждения. Но видим-то не глазами, они закрыты, а в остатках зрительных впечатлений об обыденности. Но и голоса слышутся не ушами, а в том, что наше тело дышит. И от того как мы дышим, так и слышим. И так, как вечность в обыденности сквозит в конечном (а не в преходящем), так и во сне наша телесность сообщается с вечностью. Но не само тело выходит на вечность, а вечность «берет его в плен», полонит и это, наверное, даже естественно? Не естественно, то есть кошмарно, когда мы во сне же неприкаянны в пространстве.
Странно, но время предстает как вечность во сне через слышимые голоса. А что, если в этом отдыхе тела от повседневных забот, земных тягот и обретается уже не свободное время, а время свобод в приобщении к вечности, если не сама вечность?!
Но в зове вечности нужно в голосах расслышать слова, не так ли? Послышалось или услышалось? Возможно и то, и другое, но истина не достигается, а постигается. Ею нельзя владеть, она сама приходит. Но, наверное, и не ко мне, а к нам как «мы — имярек человечества» во вселенной, коим мы предстаем во сне как в своем естестве.
А что, если то душевно-духовное существо, которое в нас пребывает и мы им же объяты — это и есть факт вселенности? Из которого вычисляется и поется! Из которого мы себя разумеем в мире и мир подразумеваем в нас. Гераклитовская «психея», Анаксагоровский «noos», даосистское «Дао»… Да мало ли чего нет в культурах всех народов, намекающих на вселенскость человека? Неужто это требует доказательств?!
Другое дело, степень его воплощенности, мера его присутствия: от способности через таланты до гениальности. Уровни его проявлений. Творим-то мы из него!
Значит, нужна антроподицея или антропотеизм?
Нет, душевно-духовное круговращение в отвращении к суете обыденности — из обращения к тому, что нас превышает. Вокруг истины над добром из красоты. А может и наоборот, в кругу истины над красотой из добра?
Но может быть и то, и другое имеет место со сменой одного другим? Или это центростремление и центробежность? Сменяющиеся в яви и сне? В яви мы все тянем на себя в ответственности за мир, во сне разбегаемся вкруг себя, пребываем вне себя.
Наяву в духе, во сне в душе. Дух не спит. Но в оставленности им душа во сне «кувыркается».
… Но это и не ипостась, пусть даже высшая, преобладающая над другими сущностными гранями человека. Они все вбираются и «работают» в душевно-духовном единстве. Промежуточны, медиальны между душой и духом. Опосредованы или точнее опосредствованы душой и духом. Впрочем, и опосредование возможно, когда они стягивают и пристегивают в своих демонстрациях душу и дух к себе. Обычно душа и дух и находятся в пристегнутом состоянии. И как бы даже отсутствуют. Но это их инобытие в круговерти обыденности. В горизонте — плоскости существования. Так, и что же это есть все-таки? Если не «сущность и не состояние», не «исток и не предел», даже не «вектор становления в творчестве» как у Г.С. Батищева? И не «бытие» само, что было бы кажется уместным? Но и не «предназначение»? «Мир человека внутренний и внешний» — нет? «Субстанция», «универсум» человека — нет?