Но в этой внутренней пустоте надобно подозревать свернутость духа как самой души. Он рассеян в душах, между которыми телесные (внешние) преграды.
Но и у каждой души, тем не менее, свой свернутый к точечности ее (в сем мире) мир иного в обратном, хотя и мнимом хроно-топосе. Это и есть точечность зрения, это и есть вкусы, предпочтения… Для чего и нужна феноменологическая редукция, чтобы установить интенциональность со-знания, но не столько в отношении дальнего мира, а вообще к миру. Причем, сей мир ограничен в мире иного как мира вообще со всех сторон, а не только свыше… Вся вселенная пульсирует в пространстве-времени от топоса к хроносу и от хроноса к топосу. Но вот, что касается человека, то проблема его — освобождения во времени из топоса все-таки. А там, как бог даст! Но на 500 млн лет человеку надо подготовиться, до исчезновения Вселенной!
То, что в хроно-топосе относится к миру, в душе-духе уже вобрано в человеке. (Поэтому Гегель и выворачивает мир обратно, наизнанку, полагая, что только так мир может предстать «воистину»).
Но тут же, мой субъективный хроно-топос объят в нашем субстанциальном душевно-духовном самостоянии. Есть мое время, мое пространство, но нет моей души, моего духа! Да собственно ведь и моего мира-то и нет, так что он-то и свернут хроно-топически из душевно-духовных перспектив (да и ретроспектив).
Ну так ведь и мир сей пропадает в человеке или почти в нем исчезает? А что же остается от него? Душевно-духовная опустошенность? Вот до чего ведь доводит телесность?! А?!
Так что, с телом шутки плохи! Оно-то и разделяет, но только через него и соединяются и сообщаются миры.
Но может тогда род людской и пребывает все еще в том мире, а Я отпавший от него и прихожусь на сей мир? (см. выше о том, что мы уже и всегда из мира иного). Так что поднимаясь в хроно-топосе теперь, собираемся в душевно-духовном единстве? «Мы — имярек человечества»? Порознь не спастись. Но лишь в миру и с миром — к миру? Из родин своих в мире других к прародине нашей!
Но пружины хроно-топоса приходятся на «отдельные души» в пустых телах? Да, «но так ли на самом деле, если душа в междусубъектности светится» (см. выше)? Что вроде нужно принимать? И что же тогда и сама телесность междусубъектна, а в субъектности ее нет? Хотя и «ничто» в человеке тоже приходится и предстает в этом ареале, а не внутри отдельного человека? Но кажется относительно всего этого были уже прояснения: провалы во внешних отношениях как отчуждения — разрывы проецируются и во внутренний мир от точечности индивидов до их ничтойности (см. выше)?
Поэтому телесность не совсем «междусубъектна», в ней она отчужденно-овеществленно-товарно-фетишна. А это уже другая «телесность». В которой и бродит дух, а не душа пребывает. Как призрак возможных и наступающих перемен. На которые-то и откликается душа всерьез и надолго, а не в одних лишь романтических восторгах от звездного неба. И впускает себя их в заботах и берет на себя ответственность (в человеке) за ближних и дальних. Вообще сдвигается от себя к другим и обнаруживает себя в нейтральности душевно-духовного самостояния.
Так что же тогда время посещает души в одиночестве? Или оно открывается в душах избранных? И то и другое возможно. Ну не скопом же. Тем более относительно эпохи как «воздержания» в целом или по преимуществу.
Но к тому же, не телесность в междусубъектности сама по себе, а душа раскрывается во времени. Следовательно, чтобы из междусубъектности проявилась душевность, в нее и должна быть помещена и вмещается телесность. Умирать на миру в виду других и ради них же — подвиг. Здесь душа взметывается к духу. Точнее, обращается к духу, превращается в дух и поднимается как дух.
… Сомнение относительно того, чтобы «время текло оттуда-сюда» из того, что оно и так объективно стекает, так в чем же тогда проблема, дескать? Но почему не отсюда-туда, а оттуда-сюда?
Без рефлексии над временем, т.е. без сознательного пребывания в нем, должной состоятельности, выдерживающей время и вбирающей его в себе, оно пропадает в повседневности. Через человека оно должно течь, но в нем же ухватыватся. А это и есть его душа.
То, что время должно оттуда-сюда «течь» и есть состояние творчества, но оно ведь и проходит. И что же тогда оно течет помимо меня? Или вне такого состояния времени вообще нет? Бездушное время — это обыденность, повседневность, заурядное время. Это тривиальное, банальное, расхожее, общеместное «бытие», т.е. пресуществление. Оно протягивается (продлевается) в пространстве. Т.е. пропадает в нем.