Но вопрос еще и в том заключается, что на самом деле познается? Мир ли, а не сам ли человек познается? Сократовское «познай себя» (может быть) нужно понимать не буквально, а совершенно противоположным образом: «беги себя» (т.е. бойся, да и не держись, не трясись над собой, а жертвуй). Будь человеком!
… Но к тому же возможно, что истинным познанием является такое, в котором миром познается человек?
6. Конечная открытость души
Душа синкретична, а не самосуща — в своих намеках на дух, с которым никогда не бывает воедину. Она будучи временно пребывающей в теле, тем не менее сообщается с духом, а не является замкнутой и изолированной от внешего мира.
И именно как временно пребывающая и помещенная в теле она «тоскует» по вечности, из которой оказалось (кажется отпавшей) в конечности (истины). Но стихийно и периодически во сне и наяву она сообщается с духом бесконечности. И в этом ее практика: сон (кошмар) и обыденность (повседневность), где она не есть она сама.
А без этого собственно и души-то нет. Она всегда иносказательна, многозначительна... Но в ней же конечная истина говорит заблуждениями. Она вероятно и есть «дно души»?! Но не она — сама душа, в которой она лишь выражается. Поэтому-то «говорящий не знает» (Конфуций).
Но тут и что-то вроде трехтактности времени — прошлое, настоящее, будущее — присутствует и в душевности. Это ее оконеченность (в телесности) — медиумность (срединность, интерсубъектность, коммуникативность и т.д.) — извечность? И это не просто параллели времени и души. Время «оправдывается» в душевности и обратном течении из будущего через настоящее к прошлому, в смысле: из вечности через медиумность к конечному?! Если душа представлена во времени, то именно таким образом в нем переорганизуется порядок (череда) «времен больших» как пространственных порядков. Когда уже нет прерывов во времени и время предстает в беспрерывности как таковое, спонтанно в себе (феноменально).
Т.е. время не само по себе «течет из будущего» (как у Хайдеггера), а в окоеме или в призме душевности, излучаясь лучами света. А может быть тем самым впервые открывается человеку, раскрываясь в его бытии, как dasein (присутствие в мире). А поэтому-то и истина конечна. Не во мне — вот в этом — а во мне из мира.
И плюрализм только так и нужно воспринимать. В душевности человек «достает» себя. Не другие, чему он стихийно противится, а себя он достает из вечности в конечном. Это и есть озарение в расщеплении линейного (горизонтального и даже унылого) времени на вертикаль бытия в посю-потустороннем про-странстве. «Отступная расплата временем» для духовного подъема.
Душевное время, таким образом «сжимается» до мгновения (инсайта). «Трехтактная мудрость» души (что-ли) наступает и исполняется (гармонически) искусственно? Но и трехмерность топоса подчиняется трехтактности хроноса!
… Но главное (тут вероятно) в том, что душа многозначительна в своей конечной заключенности (стесненности), во временнóй телесности, а потому и течет время в душе и к душе из вечности! К освобождению ее во времени и из времени. У М. Хайдеггера это «временение времени». В своей временной стесненности душа способна улавливать вечность, она и есть всегда состояние предуготовленности ко встрече с вечностью. Сама ее временность обнаруживается касательно вечности. Но таким образом, временность не ликвидируется, а оборачивается вообще временем.
И душа тем самым хранит время.
… Справка. Кстати, выписывается кратко (накоротко) в мыслях именно потому, что истина конечна. (И может быть самый философский жанр в литературе это эссеистика, как в «опытах» М. Монтеня?!) Как душа, временно пребывающая в теле (и догадывающаяся об этом). Поэтому урывками она раскрывается из вечности. Но это и значит наверное, что «тема» поймана «мною» в «идентификации» с душой.
Я и есть душа. Мне что-то сообщается (по душевной версии) из вечности в оконеченном бытии, что-то пробуждается (в спросоньи) из временного пребывания в «теперь и здесь»? Время требует своего исполнения, но толчками и призывами некоторыми к конечности твоей, из которой нет прямого, однозначного, а тем более тотального выхода, лишь отдельные «отверстия» в мир иной, открывающиеся то там, то сям, то так, то эдак. Одновременности нет для свободы. Поэтому и пишется, что она посещает нас сумбурно, иногда (лишь) как «обнаженная женщина для возможной любви», но и только. Свобода не действительна, но только возможна! Потому она и снится. Сон и есть свобода (от себя) в конечности.