По дороге домой, Дукхи увидел своих друзей, они покуривали, устроившись под деревом у реки.
— Эй, Дукхи, так поздно и в той части деревни?
— Ходил к читпаван-брахману, — ответил Дукхи и описал свой визит во всех подробностях. — Надутый Обжора — вот как его надо называть.
Мужчины радостно загоготали, а Чхоту согласился, что Надутый Обжора звучит гораздо лучше.
— И как в него столько влезает — ведь он съедает фунт топленого масла и два фунта конфет за каждой едой?
— Он дал мне мазь для детей, — сказал Дукхи. Мужчины пустили жестянку по кругу, разглядывали мазь, принюхивались.
— Похоже на крем для обуви, — определил Чхоту. — Должно быть, полирует свою лысину каждое утро. Вот она и сверкает, как солнце.
— Братья, вы спутали его голову с задницей. Ее-то он и полирует, и оттуда изливается свет на собратьев по касте. И потому каждый хочет поглубже лизнуть.
— У меня есть для них шлока, — сказал Дейарам и, имитируя священное восхваление на санскрите, произнес речь, посвященную совокуплению и содомии.
Мужчины так и покатились со смеху. Дукхи бросил жестянку в реку и пошел домой, предоставив друзьям фантазировать, что на самом деле таится под складками жира на животе пандита Лалурама.
Рупе он сказал, что наутро едет в город.
— Я принял решение. Еду поговорить с портным Ашрафом.
Рупа не спросила зачем. Она была целиком поглощена задуманным предприятием — раздобыть ночью где-нибудь масла, чтобы смазывать израненную кожу сыновей.
Ашраф отказался от платы за обучение сыновей Дукхи.
— Они будут мне помогать, — сказал он. — И два маленьких мальчика нас не объедят. Будут есть с нами. Идет? Возражений нет?
— Нет, — ответил Дукхи.
Через две недели он привез Ишвара и Нараяна.
— Ашраф мне как брат, — объяснил он детям. — Поэтому всегда зовите его дядя Ашраф. — Портной засветился от радости, польщенный, что его будут звать дядей, а Дукхи продолжил: — Некоторое время вы поживете у дяди Ашрафа, он будет вас учить ремеслу. Внимательно слушайте все, что он говорит, и оказывайте ему такое же уважение, как и мне.
Отец заранее подготовил сыновей к разлуке. Сейчас было просто формальное объявление.
— Да, папа, — ответили мальчики.
— Дядя Ашраф хочет сделать из вас портных — таких, как он сам. С этого момента вы не чамары, и, если кто спросит, кто вы, не говорите — Ишвар Мочи или Нараян Мочи. Теперь вы — Ишвар Даржи и Нараян Даржи.
Дукхи похлопал каждого по спине, а затем слегка подтолкнул, как бы направляя под опеку другого мужчины. Мальчики сделали шаг к портному, а тот уже тянул к ним руки.
Дукхи видел, с каким теплом Ашраф обнял за плечи его сыновей. Ашраф был добрым, сердечным человеком, и Дукхи знал, что у него мальчикам будет хорошо. И все же сердце его сжала тоска.
Возвращаясь в деревню, он трясся на воловьей упряжке, совершенно обессиленный, не замечая ни ухабов, ни колдобин, на которых подпрыгивала телега. Но иногда его захлестывала энергия, и тогда ему хотелось спрыгнуть с телеги и бежать вперед. Дукхи понимал, что сделал для сыновей все, что только мог, и это вселяло надежду. Но почему тогда он не чувствует облегчения? Почему так теснит в груди?
Под вечер он соскочил с телеги у деревенской дороги. Рупа безучастно сидела в хижине, не сводя глаз с входа, где возникла его тень. Дукхи успокоил ее, сказав, что все прошло хорошо.
Рупа с укоризной смотрела на него. Он проделал в ее жизни брешь, которою ничем не заполнить. Каждый раз, когда она вспоминала, что ее два сына живут далеко, у чужого человека и мусульманина в придачу, боль подкатывала к ее горлу, и она говорила мужу, что задыхается. На это он с горечью отвечал, что его друг мусульманин обращается с их детьми лучше, чем индийские братья.
Швейное ателье «Музаффар» располагалась на улице мелкого семейного бизнеса. Там были скобяная лавка, лавки угольщика, бакалейщика и мельника — все, как близнецы, похожие друг на друга. Различались они только шумом и запахами. Единственная вывеска висела на лавке «Музаффар».
Мастерская Ашрафа была очень тесная, как и жилое помещение над ней: одна комната и кухня. Ашраф в прошлом году женился, и у него была месячная дочка. Его жена, Мумтаз, была не в восторге от того, что прибавилось еще два рта. Решили, что ученики будут спать в мастерской.
Внезапная перемена в жизни потрясла Ишвара и Нараяна. Большие дома, электричество, водопровод — ничего такого не было в деревне, и все это поражало. В первый день они сидели на каменных ступенях мастерской и с благоговейным трепетом взирали на улицу, которая представлялась им пугающим хаосом. Постепенно движение стало обретать форму реки, в ней просматривались струи ручных тележек, велосипедов, воловьих упряжек, автобусов и изредка грузовиков. Теперь им открылся характер бурной реки. Они поняли, что в этом шуме и неистовстве есть система.