- Вот, графиня. Первое оконное стекло Глассершира.
Я только улыбнулась. Кажется, все шло как надо.
Не угадала.
Дым в мастерской висел не от печи - от возмущения. Два огненных вихря, Жаро и Игнира, устроили настоящий скандал.
- Не пойдем! - ревел Жаро, топоча своими ржавыми доспехами по полу. - Ты предательница! Сунула в дом холодную слизь!
Игнира, обычно более тихая, шипела, как котел перед взрывом:
- Оно... липнет! Как болотная тина! Чувствую его вонь даже здесь!
Я отложила в сторону стеклодувную трубку, вздохнув. Элементали тыкали «руками» в сторону цеха, где дымилась оловянная ванна.
Ну кто мог знать, что олово для них ядовито, а?
- Жаро, Игнира, - я подняла ладони в примирительном жесте. — Слушайте. Олово в другом цехе. За каменной стеной. Вы его не увидите, не почувствуете...
- Ложь! - Жаро швырнул сгусток пламени в стену. Камень задымился. - Его дух ползет везде! Пф-ф-ф! Ну и вонь!
Он изобразил нечто отвратительное, вытянув язык пламени в сторону цеха.
Игнира спустилась ниже, ее огонь дрожал:
- Помнишь, как ты спасла меня из печи надсмотрщиков? Я верила тебе. А теперь... Ты стала как они. Сунешь нас в яд.
Укол совести. Резкий. Она была права. Я не спросила их. Просто не знала. Оказалось, что для элементалей это было то же самое, как нефтяная пленка для дельфина.
- Что предложите? - спросила я тихо. - Нам нужны оконные стекла. И для зеркал это лучший вариант. А печи для посуды и бокалов... они ваши. Только ваши. Но для окон нужна ровная поверхность. Олово дает ее.
Жаро бушевал:
- Выбрось мерзость! Или мы уйдем! Поняла? И печи остынут! Хворост пойдешь собирать!
Тишина. Даже печь в углу, где подмастерья выдували посуду, затихла. Все ждали.
- Ладно, - я подошла к кузнечному столу, схватила лист пергамента. - Новый план. Стена между цехами - тройная. С прослойкой песка и вулканического туфа. А еще... - Я нарисовала знак руной магии, которой научил Алвар. - Энергетический огненный барьер. Как купол.
Игнира колебалось. Жаро пылал скепсисом:
- Туф? Песок? Смешно! Это не поможет!
- Давайте попробуем, - сказала я твердо. - Вы нужны мне. Если через три дня вы почувствуете хоть каплю олова, я демонтирую ванну.
Они переглянулись. Огонь Жаро потускнел и адские доспехи перестали сверкать потусторонними огнями, а Игнира коснулась моей руки - жарко, но не больно.
- Ладно, - прошипел Жаро. - И чтоб туфа гору!
Бунт был отложен.
А еще… графство все чаще начали беспокоить те странные подземные толчки. И это меня беспокоило едва ли не больше, чем то, что Алвара больше не было ни вестей, ни писем.
Прошел почти месяц, прежде чем я услышала счастливый вопль Риз:
- Едут! Едут!!!
Я торопливо выскочила из мастерской, приказав подмастерьям заканчивать без меня и, подхватив юбки, бросилась к воротам.
Неужели они вернулись?! Теперь все будет совсем хорошо, так как и должно быть.
Но когда я увидела мрачное сосредоточенное лицо Алвара, жесткую линию поджатых губ и ледяной взгляд, который словно пригвоздил меня к месту, я поняла - ничего хорошего не будет.
Сердце упало, застряв где-то в горле. Радостный визг Риз сменился гробовой тишиной, нависшей над двором. Кажется, сейчас во двор вышли все обитатели замка от леди Велены и семейства барона Дейнкур, до последней поломойки.
Я же смотрела только на Алвара.
А еще на королевских дознавателей за его спиной. Их взгляды, холодные и оценивающие, скользили по мне, по мастерской, по двору замка, словно что-то искали. А рядом с ними - Себастьян, обычно такой невозмутимый. Сейчас его лицо было бледным, а взгляд избегал встречаться с моим.
- Графиня Оливия Глассер, - голос Алвара прозвучал чужим, натянутым, как тетива лука. - Ты арестована по подозрению в покушении на жизнь Его Величества и государственной измене.
Слова ударили, как пощечина. Воздух перестал поступать в легкие.
- Алвар, это абсурд! - вырвалось у меня.
- Те шары, которые ты так удачно передала якобы в подарок и которые взрываются прямо в руках - это тоже абсурд? - он горько усмехнулся. - Ни один, ни два. Все.
- Не может быть… Может что-то произошло с материалами или…
- Да. Произошло. Именно в этом и причина. Дознаватели провели свое расследование, Оливия, - перебил он, и в его глазах мелькнуло что-то мучительное - сомнение? Боль? - Ты одна из самых умных женщин, которых я знаю. И… именно это делает все еще страшнее.
Он не сказал прямо “Я верю обвинениям”, но эта фраза прозвучала горше любого обвинения. В ней было разочарование, горечь, и ужасающая логика: умная женщина могла бы спланировать и такое.