Выбрать главу

От неожиданности девушка даже встала со стула, на котором сидела во время разговора. Шото не понравилось, что она резко перестала говорить. Этой реакции он и боялся — обиды, которую Эбигейл будет маскировать за молчанием, как делала это всегда.

— Эм… я…

— Это так прекрасно! — неожиданно радостно вдруг вскричала Свон, улыбаясь во все свои белые зубы, которые только успели вырасти к её шестнадцатилетию. — Божечки, я так счастлива, что ты решился на это!

— Да, но тогда мы не сможем увидится завтра. И тебе придётся идти на каток одной, — всё так же неуверенно говорил Шото.

— Ну и что! Мы с тобой виделись сегодня, а маму ты с восьми лет не навещал! Я бы тебе посоветовала вообще каждый выходной к ней ходить! А на каток я и с Мидорией могу сходить, он как раз тоже собирался завтра. Научу его, что ли, на коньках стоять.

— А… хорошо… — Тодороки был настолько удивлён ответом девушки, что не смог придумать более оригинального ответа. Вся ситуация показалась ему очень странной. И он рассчитывал хотя бы на какой-то протест со стороны Эбигейл, и даже придумал, кáк будет оправдываться и какую позицию вообще примет: пойти или нет.

— Ты же не против? — заволновалась девушка. Ей показалось, что Шото обиделся на её реакцию и воспринял её ответ как радость тому, что она пойдёт на каток не с ним, а с Изуку.

— Я буду счастлив, если ты будешь завтра без меня такая же счастливая, как и во все дни наших встреч. Я и права не имею быть против.

— Ну, может немножечко буду грустнее, — хитрым тоном сказала Эбигейл, обольстительно улыбнувшись. Конечно же, Шото не увидел её выражение лица, но почувствовал на интуитивном уровне.

— Не сомневаюсь. Меня никто не заменит, — усмехнулся Тодороки.

 — Ну, это и не обсуждалось, рамбутанчик.

 — Если ты всё время будешь держаться за борт, ты ничему не научишься, — сделав меньше чем за минуту круг по ледовой арене, Эбигейл вернулась к тому месту, где оставила Мидорию, ведь тот отважно изъявил желание самолично проехать на коньках хотя бы метр. Однако героизм в нём закончился ровно тогда, когда девушка, пожав плечами и усмехнувшись своим предсказаниям, решила дать шанс Изуку проявить себя и свои скрытые таланты. Как она и ожидала, парень был в том же положении и у того же столбика ограды катка, цепляясь за оной, чтобы снова не упасть.

— Я, просто… ну… я пытался, но не вышло. Я упал.

— Для парня, который ломает себе руки дважды целенаправленно, ты слишком сильно боишься упасть, — Эбигейл подняли брови, объезжая очередного перводневку-дилетанта, решившего сразу вдарить пятую скорость без навыков торможения. — Вон какой резвый, — она кивнула в сторону этого новичка, влетевшего в борт, но тут же снова помчавшего по льду. — У него что, скидки в травмпункте? — задумчиво задала риторический вопрос девушка.

— Это другое… — уже повиснув на борте, мямлил Мидория. Его ноги уже не выполняли свою основную функцию — функцию опоры — и лишь скользили по поверхности льда, уже исполосованной лезвиями коньков парня. — Я не могу управлять своей причудой. Но иногда-то мои руки целы остаются. А тут один вариант — разбитый нос и носить мне цветастые пластыри, как Тодороки-кун.

— Чем это тебе цветастые пластыри не нравятся? — обиженным голосом спросила Эбигейл, сложив руки на груди.

— Прекрасные пластыри, очень хорошие, — пыхтел Изуку.

— Шото вот они очень нравятся!

— Да-да, конечно, — наконец, Мидория покорил этот «Эверест» и встал ровно на ноги, но тут же снова съехал вниз. — Я знаю, он говорил.

— Правда? — девушка просияла на месте. Кажется, она и сама не верила в то, что сказала секундами ранее. А вот слова Изуку окрылили её.

Парень не ответил ей — он всё ещё старался зацепиться коньками за лёд. Эбигейл усмехнулась и решила-таки помочь ему, ведь было видно, что отвага начинающего героя уже полностью исчерпала себя. Девушка подтянула его к ботам и помогла принять устойчивое положение, продолжая поддерживать Изуку за спину.

— Может, пойдём в парк? — предложила Эбигейл. Мидория взглянул на неё благодарным взглядом и радостно кивнул.

— А почему ты не учишься в обычных школах? Тебе родители не разрешают? — спросил Мидория у подруги, когда они уже сменили десятки тем разговоров, гуляя в любимом парке Свон. Эбигейл сменила коньки на ролики, взятые в прокат у входа сюда, ведь пропускать регулярную тренировку ног и поддержания равновесия она не хотела.

— У меня нет родителей. Они погибли, когда мне было пять, — огорошила Изуку Эбигейл. Парень ошарашенно посмотрел на лицо девушки, ожидая увидеть на нём всё, что угодно, что могло бы выражало её бесцеремонно потревоженные душевные раны им самим: боль, ненависть и неприязнь, слёзы… Но она лишь кротко и тепло улыбалась, хоть её глаза и светились глубокой печалью.

Спустя несколько секунд Эбигейл продолжила:

— Я почти не помню их. Сколько я себя знаю, за мной присматривала Хасэгава-сан. Её наняла семья Тодороки для опеки надо мной. В восемь меня «представили» Шото. Он был очень скептически настроен по отношению ко мне, так как знакомил нас его отец. Да и тот его принудил к этому. А их отношения… ты и сам знаешь…

Мидория молча кивнул, не решаясь заострять на этом неприятном факте внимание. Да и не касались его взаимоотношения Шото и Старателя. Сейчас его больше интересовала история Эбигейл, которая уже с самого начала могла именоваться «душещипательной». Изуку был несказанно рад, что она так скоро ему доверилась, ведь старался изо всех сил стать для неё лучшим другом, потому что в её жизни он был первым в этом амплуа.

— В общем, не очень он меня любил и общение наше не клеилось, — Эбигейл усмехнулась воспоминаниям и заразила своей улыбкой Изуку. — Ну потом всё срослось, как видишь. И я стала «его женщиной», — она пожала плечами, будто это был предсказуемый исход, само собой разумеющееся. — Правда, после этого мне увеличили охрану и позволили видеться с Шото только раз в месяц. А не учусь я в школе потому, что Тодороки-сан считает, что их охранная система сильно прихрамывает на обе ноги, да и на голову. Мне дали выбор: в UA или на домашнее, и я выбрала последнее. Вот такие пироги, — подытожила девушка.

Мидория молчал, переваривая полученную информацию. Ему ещё много было неясно и интересно. Кем были родители девушки и почему умерли? Почему Старатель сам свёл своего сына и Эбигейл, а потом практически насильно разлучил их? И зачем было приставлять к ней охрану? Чтобы Шото не смог нарушить приказ отца и видеть её в «неположенное время»? Или дело в другом? И что же за причуда у Эбигейл? И почему она не пошла в их академию? Она могла бы стать очень успешной ученицей и героиней. Ведь она вынесла Бакуго с одного удара!

— А почему не в UA? — задал самый безобидный вопрос из своего арсенала Изуку. Эбигейл почему-то коротко посмеялась и обречённо покачала головой, а затем ответила:

— Потому что стать героем — это мечта Шото.

— А о чём мечтаешь ты?

Эбигейл застыла на месте, перестав перебирать ногами в роликах, остановившись. Ещё никто не спрашивал её, о чём же она мечтает. Шото обычно говорил «что ты хочешь из этого и этого». Энджи не особо церемонился с кем-либо и поступал так же, как и свой младший отпрыск (или, скорее, это сын повторял за отцом), давая ей выбор из ограниченного списка. Хасэгава же иногда что-то предлагала на её согласие или несогласие, но в основном занималась воспитанием Эбигейл и обязательной слежкой за её режимом. Ёсико даже не была ей опекуншей — только патронатным воспитателем.

Растроганная девушка чуть ли не заплакала. От счастья, конечно же. Но она держалась изо всех сил, чтобы не шокировать Изуку.

— Я хочу… — его голос чуть дрогнул, поэтому девушка помолчала несколько секунд, собираясь с силами и мыслями, а затем продолжила:

— Я хочу, чтобы Шото и остальные перестали меня защищать.

— Что?

Мидория не совсем понял, что имеет в виду Эбигейл. Не хочет, чтобы её защищали? Почему это? Разве быть под защитой — плохо? Особенно — под защитой любимых людей.

— Меня вечно опекают из-за того, что я слабая, под солнцем долго мне нельзя находиться, да и вообще ветер меня унесёт, если буду с зонтиком гулять в плохую погоду, — Эбигейл невесело улыбнулась. — Я сама хочу защитить его. И всех остальных. Чтобы никогда больше не слышать, как люди кричат о помощи, а их мольбы остаются безответными и прерываются в оглушающей тишине.