– И поторопитесь, – прошипел Казимир, – у меня сегодня ещё полно дел, а я по вашей милости вынужден пробовать всякое низкосортное печиво для отребья!
Остальные члены комиссии поддержали его согласными возгласами.
– Конечно! – улыбнулась я им, – сейчас я отрежу вам хлеб…
И тут же осеклась, сражённая внезапной мыслью.
Вся радость немедленно испарилась, уступив место панике.
И как же я могла про такое забыть?! Ведь резать хлеб ни в коем случае нельзя!
Глава 31
Когда я только училась хлебопечению, то сделала одну большую ошибку.
Когда я достала из духовки свой первый хлеб, то радостно подскочила к нему с ножом и тут же отрезала огромный ломоть – настолько мне не терпелось попробовать. И тут же на моих глазах мякиш осел и слипся, а корка – ввалилась вовнутрь.
Да и на вкус хлеб оказался не таким уж восхитительным, как мне тогда представлялось. Он был кисловатым, а запах ударил в ноздри резкой влажностью и кислостью!
А тут мне надо действовать очень быстро и угостить хлебом комиссию, некоторые члены которой явно не собираются долго ждать!
Что делать?!
Не убирая с лица торжествующей улыбки, хотя внутри всё вопило от волнения, я не спеша понесла хлеб на стол. В голове бешеным темпом неслись варианты того, как я могу поскорее его остудить!
Можно быстро соорудить из подручных средств импровизированную решетку. Я быстро стрельнула глазами по помещению. Что у меня тут есть-то… кухонная утварь, если только. Набросать на стол ложек–вилок и положить на них хлеб! Ведь главное – создать зазор между нижней поверхностью булки и столом, и тогда процесс пойдет быстрее…
Да, но это не остудит его за пару минут! Я максимум эти самые пару минут сэкономлю. Еще и некрасивые углубления в низу хлеба могут появиться.
Что делать, что же делать?!
– Ваш хлеб выглядит изумительно, – с явным недоверием произнёс Бирюк, во все глаза наблюдая за мной.
Я кивнула ему, чувствуя, как губы уже задеревенели от того, что я их постоянно растягивала в улыбке. Дошла до стола и положила на него хлеб, отчаянно досадуя на себя за то, что так и не придумала нормального способа его остудить!
Может, еще немного время потянуть?
Тем временем члены комиссии обступили стол и с наслаждением вдыхали аромат. До меня донеслось их бормотание: “Изысканно! Тонко! Изумительно пахнет!”
Не скрою, услышать такое всегда приятно. Но ведь главное – каков хлеб на вкус!
– Я ни на секунду не сомневался в тебе, – воодушевленно заявил Эрнест, встав рядом со мной. Его могучая фигура отгородила меня от глаз Рейвенна, следящих за каждым моим движением, и я слегка воспряла духом, – ты здорово справилась.
Рейвенн молчал, только неотрывно следил за мной, и под его задумчиво-ледяным взглядом мне было ужасно неуютно.
– К слову, об этом! – вдруг подхватил молчавший доселе Казимир и повернулся ко мне. На лице у него тоже плавала улыбка, но она делала его ужасно похожим на змею, приготовившуюся напасть.
Осторожнее, Наталья, рявкнул мне внутренний голос, он опять готовит какую-то подлянку!
Но я не покажу, что испугалась, пусть внутри всё и вопит от паники. А Казимир… поможет мне потянуть время и остудить хлеб, вот!
Я расправила плечи, прищурилась и медовым голосом осведомилась:
– У вас какой-то вопрос, господин Грубер?
Казимир вздёрнул брови.
– Нет, что вы, госпожа Лави, – протянул он, – я просто хотел сказать, что мы все очень ждём возможности наконец-то попробовать ваш хлеб! Уверен, что на вкус он такой же восхитительный, как и на запах.
– Да! Да! Точно! Режьте его поскорее! – загалдели члены комиссии, придвинувшись ближе к столу. От меня не укрылось, какими жадными глазами они смотрели на хлеб.
Впрочем, не только они. Элиза и Маркус тоже несмело подошли, с сомнением поглядывая на меня и словно спрашивая, можно ли им тоже…
От этого стало в разы обиднее. Они мне так помогли, а я рискую угостить их совершенно некондиционным хлебом! Да что ж это такое-то?!
Всё, что я могла – это послать Казимиру полный негодования взгляд. Он знал! Он сто процентов знал эту особенность свежеиспечённого хлеба, как и то, что его нельзя резать сразу же после печки.
Знал, и всё равно настаивает на этом!
Видимо, все эмоции проступили на лице, потому что Эрнест с тревогой посмотрел на меня. Только отступать некуда. Придётся резать…
От меня не укрылось торжествующе-ехидное выражение глаз Казимира, когда я со вздохом взяла в руки нож. Похоже, ему не терпелось воочию лицезреть мой позор…
Ладно. Была не была.
Хлеб действительно испёкся на славу. Золотисто-коричневую корочку, словно бусины, украшали самые разные семечки, да и форма у хлеба была идеальной – красивая половинка шара. В процессе выпечки тесто поднялось равномерно и не просело.
К тому же, странное тепло, непонятно, откуда взявшееся в руках, тоже сыграло свою роль. Именно благодаря ему удалось добиться почти идеальной формы…
Как же жалко его резать!
Я не удержалась, и положила ладонь на хлеб, ощутив приятный жар. Нет, как бы я ни тянула времени, его всё равно прошло слишком мало. Вот-вот придётся нарушить всю эту красоту, и мои труды пойдут насмарку…
И вдруг вновь произошло что-то странное.
По рукам пробежала волна дрожи, словно меня ударил разряд статического электричества. Я вздрогнула, но руку не убрала: что-то удержало.
В пальцах появилось покалывание, какое бывает, когда дотрагиваешься до льда. Оно быстро распространилось на всю ладонь, и внезапно я отчётливо почувствовала, как тепло в хлебе пошло на убыль.
Словно я… словно моя ладонь выкачивала его, как насос!
Что за чудеса?!
Я потрясённо уставилась на булку и на всякий случай огладила её и второй ладонью.
Сомнений не было. Хлеб уже практически остыл.
Сердце взбудораженно заколотилось. Как такое может быть? Сначала мои руки греют тесто, а теперь – наоборот?!
Но времени и возможностей удивляться не было. Самое главное – то, что хлеб уже можно нарезать!
– Что вы там копаетесь? – недовольно окрикнул меня Казимир.
Я резко выдохнула, почувствовав, как с плеч словно свалилась тяжеленная глыба.
Повернулась к Груберу и остальным, вооружилась ножом и торжественно объявила:
– Прошу внимания, господа! С гордостью представляю вам мой хлеб!
На мгновение у Грубера на лице проступила снисходительная усмешка, но он тут же стёр её.
Краем глаза я заметила, как Орландо поднялся со своего места, а Эрнест сделал шаг ко мне, словно желая оградить меня от герцога.
– Вперёд! – громко скомандовала я и вонзила нож в самую середину булки.
Он вошёл легко, и я без особых усилий разрезала булку напополам. Отодвинула половинки друг от друга и только тогда решилась развернуть их срезом вперёд к зрителям… и наконец-то взглянуть на них самой.
Не скрою, в первую секунду меня вновь обуяла паника. Больше всего я боялась увидеть ту самую злополучную картину: осевший и превратившийся в некрасивый ком мякиш.
Я даже зажмурилась на мгновение!
Однако дружный хоровой возглас восторга тут же заставил меня открыть глаза. И, как только я опустила их на хлеб, мне тут же захотелось прыгать от радости и хлопать в ладоши.
С виду мякиш был идеальным. Воздушно-пористым, аппетитного молочно-белого цвета, идеально сочетающегося с коричневой корочкой.
– Потрясающе! – пробасил один из членов комиссии. Он смотрел на хлеб и едва ли не облизывался, – Я весь в нетерпении! Можно ли попробовать?
И первый протянул руку к хлебу.
– Нет! – вдруг взвизгнул Казимир, и я даже удивилась: откуда у него прорезался такой неприятный высокий голос, – Не трогайте его!
Все тут же замерли.
Глава 32
– Почему это? – возмутилась я и вздрогнула: в унисон со мной то же самое вырвалось и у Рейвенна.