— Постскриптум меня не интересует. — И почувствовал, как господь испытующим, острым взглядом сверлит его сердце.
— Сеньор, позвольте мне замолвить слово за одного из рабов ваших, который там, в хвосте очереди…
— Довольно пустых слов, — молвил громовым голосом господь, — Хуан Мансо?
— Он самый, сеньор, Хуан Мансо, который…
— Хорошо, хорошо! Он получил то, что заслуживает. А ты не вмешивайся не в свое дело. — И, повернувшись к ангелу — проводнику душ, добавил: — Пусть войдет следующий!
Если бы что-нибудь могло поколебать радость, свойственную всем блаженным, мы должны были бы сказать, что у святого и ученого епископа она была поколеблена. Но, так или иначе, движимый состраданием, он приблизился к стене рая, вдоль которой вытянулась очередь, оперся о каменные плиты и, позвав Хуана Мансо, сказал ему:
— Прапрадядюшка, как мне жалко тебя! Как мне грустно, сын мой! Господь сказал мне, что ты получил по заслугам, а я чтобы не лез не в свое дело. Но… ты все еще в хвосте очереди?! Ну же, сыночек мои! Вооружись мужеством и не уступай впредь своего места.
— Ах, если бы я это умел! — воскликнул Хуан Мансо, и слезы, как горошины, покатились из его глаз.
Но было уже поздно: роковая слава о его смирении тяготела над ним, и у него уже не просили, а отбивали место.
Уныло покинул очередь Хуан Мансо и пошел бродить по пустынным и безлюдным землям загробного мира. Наконец он набрел на дорогу, где было много людей, и все они, как один, шли с опущенными головами. Он последовал 8а ними и очутился перед вратами чистилища.
«Сюда, наверное, легче войти, — подумал он, — и уж коль скоро я попаду туда и очищусь, меня отправят прямо на небо».
— Эй, дружище, куда идешь?
Повернулся Хуан Мансо и столкнулся лицом к лицу с ангелом, голову которого покрывала шапочка с кистью, а за ухом было перо.
Ангел смотрел на Хуана Мансо поверх очков. Оглядев его внимательно с головы до ног, ангел заставил Хуана повернуться, нахмурил брови и сказал:
— Гм, maleorum causa! [2] Ты сер до мозга костей… Если тебя сунуть к нам в котлы со щелоком, боюсь, как бы ты там совсем не растворился. Отправляйся-ка лучше в преддверие рая.
«В преддверие рая!»
Услышав это, впервые в жизни вознегодовал Хуан Мансо. Самый смиренный и терпеливый муж не стерпел бы подобного: ангел обращается с ним как с дураком!
В отчаянии отправился Хуан Мансо по дороге в ад «Здесь никаких очередей и в помине не было. Из широкого большого портала вырывались клубы густого черного дыма и слышался адский грохот. На пороге сидел бедняга дьявол, играл на органчике и кричал до хрипоты в голосе:
— Заходите, сеньоры, заходите… Здесь вы увидите человеческую комедию… Вход для всех свободный…
Хуан Мансо закрыл глаза.
— Эй, парнишка, стой! — крикнул ему бедняга дьявол.
— Но ведь ты говоришь, что вход свободный…
— Да, но видишь ли, — сказал дьявол, становясь серьезным и поглаживая себе хвост, — в нас еще теплится искорка совести… А по правде сказать… ты…
— Ладно, — ладно, — ответил Хуан Мансо, отворачиваясь: он не мог выносить дыма.
И услышал, что дьявол сказал себе в усы: «Бедняжка!»
«Бедняжка! Даже дьявол сочувствует мне».
И с тех пор, бесприютный, отчаявшийся, без всякой цели и смысла, скитался он по обширным заброшенным пространствам загробного мира, словно щепка, которую носит по волнам океана.
Однажды, влекомый аппетитным запахом, доносившимся со стороны рая, он приблизился к стенам его и принюхался, пытаясь определить, что там готовят внутри. Было это на склоне дня. И Хуан Мансо увидел господа, вышедшего прогуляться средь райских кущ. Хуан Мансо подождал у стены и, когда над нею показалась августейшая голова всевышнего, сложил молитвенно руки и тоном, полным отчаяния, сказал:
— Господи, господи! Разве не кротким обещал ты царствие свое?
— Да, но тем, кто при случае и боднет, а не тем, кто прячет свои рога.
Сказал господь и повернулся спиной к Хуану Мансо.
Старинное предание рассказывает, что господь, посочувствовав Хуану Мансо, позволил ему вернуться па грешную землю. Там уже Хуан Мансо стал вести себя иначе: он нападал на всех без разбору, ожесточенно, как человек, которому не повезло в жизни. Когда он умер во второй раз, он растолкал знаменитую очередь и неожиданно для всех проскользнул в рай. Там он непрерывно повторял одно и то же:
— Жизнь человека на земле потруднее всякого военного искусства!