— Эй, художник, поел? Хорошо. Пошли. Не забудь снять башмаки.
У порога Дерек разулся и по чисто отмытой и блестевшей каменной лестнице поднимался босиком, с каждым шагом все больше ненавидя свои худые, мосластые грязные ноги. Его не должно быть здесь, в этом богатом доме!
Карминно-красный ковер в парадной верхней комнате казался пугающе дорогим, и пришлось обойти его по кромке, не наступая на мягкий ворс с богатым узором.
Дерек так занят был тем, чтобы не сбить ничего с тонконогих столиков, не задеть и не запачкать хрупкие стулья, обитые шелком, не уронить вазу или блюдо из майолики с подставки или не запнуться о порог, что человека в глубине комнаты, у окна, он заметил не сразу.
Человек обернулся к нему — одетый по последней моде, с распущенными светлыми волосами и гранатовой серьгой в ухе, он был красив потрясающе, и Дерек остановился под острым и умным взглядом светлых чуть удлиненных глаз. Картина в простенке подвернулась как нельзя кстати, и Дерек уставился на незнакомых ему стражников, пирующих за столом в трактире.
— Я приобрел ее за десять золотых — и уверен, что через некоторое время она будет стоить втрое больше. Какой свет!.. Никто так не работает со светом, только Мартин Рико. Художник должен тянуться к лучшим образцам, не так ли?
Голос — тягучий и томный, высокий для мужчины и низкий для женщины — оказался знакомым, и Дерек все же отвел взгляд от картины.
На него смотрела госпожа, которую он рисовал накануне. Может, в Даррее принято носить женское платье, чтобы повеселиться? Носят же их бродячие актеры! И на маскарадах, про которые он слышал от приятеля.
— Я не ху… — голос охрип от неожиданности. — Не художник. Нет, госпо… дин.
— Ты тратишь мое и свое время отговорками, — мужчина улыбнулся. — А свет уйдет совсем скоро. — Рисуй!
Он сел в удобное кресло, поставив ноги на маленькую переносную грелку, а Дерек со своей доской, бумагой и карандашом занял место напротив, на низкой скамеечке.
— Как вас рисовать?..
— Так, как видит господин художник, — лукавый взгляд обжег. — Большего я не потребую.
Хорошо, думал он, стремительно, но точно повторяя на бумаге надменный, словно из камня вырезанный профиль. Хорошо! Тени, сначала тени, — шептал в ухо Патрик, — не испорть рисунок, остолоп. Как тени и свет рождают на бумаге этот овал лица, эти кудри и пышное кружево воротника?.. Он не Мартин Рико и никогда не стремился стать им, он знал, что посредственный рисовальщик, да и университет влек со страшной силой — к тому же, в учебе ему отказал отец, считая, что каменщику надобен лишь верный глаз и твердая рука, и достаточно четырех классов обычной городской школы.
— Ты не из Дарреи, верно? — спросил вдруг мужчина.
— Так и есть. Пожалуйста, не напрягайте лицо…
— Ты такой серьезный!
— Если бы был веселым — подался бы в комедианты!
— И дерзкий, — усмехнулся мужчина. — Что же, неужели твоя матушка так просто отпустила тебя в большой город? На портрете она казалась грустной и озабоченной. Наверное, ты был надеждой своей семьи?
Он запомнил!.. Дерек закусил губу.
— Был да сплыл, — буркнул он, но спохватился и продолжил дружелюбнее: — Отец избил меня и сказал катиться куда мне будет угодно. И вот я докатился. Весело помираю с голоду в самом лучшем городе на земле.
Мужчина расхохотался, а Дерек по привычке почесал руку — папашина наука оставила множество уродливых шрамов.
— Умение шутить над собой — одно из лучших качеств характера. И что же, ты собираешься стать живописцем?
— Не… не совсем, — Дерек чуть носом в бумагу не уткнулся, чтобы отросшие космы закрыли лицо. Когда уже с тенью на подбородке уже было нечего делать, поднял взгляд. — Я в университет хочу.
— Изучать юриспруденцию? Или медицину? Медикам необходимо хорошее знание анатомии и умение делать быстрые зарисовки.
Дерек замялся, медля с ответом. Какое дело этому щеголю в кружевах и атласе до мальчишки с улицы, которого подобрали что голодного зверька — покормить, погладить ради забавы — да и отправить восвояси, иначе укусит или утащит ценное. Ему же все равно, что скажет Дерек!