— А что с музыкой? — спросил Михалков. — Хачатурян, конечно, мастер, но для международной аудитории нужно что-то более универсальное.
— Мы обсуждали с Арамом Ильичом, — ответил Гоги. — Основа будет симфоническая, европейская по форме, но с использованием русских народных мотивов. Не цитаты, а стилизация.
— Умно, — одобрил Эрдман. — Экзотика без фольклорной прямолинейности.
Когда сценаристы собрались уходить, Шварц задержался, подошёл к Гоги:
— Георгий Валерьевич, а вы сами-то верите в то, что делаете?
— Что вы имеете в виду?
— История о гармонии человека с природой, о мудром компромиссе между прогрессом и традицией. Красивая сказка, но как она соотносится с реальностью?
Гоги задумался. За окном шумела индустриальная Москва — заводы, стройки, автомобили. Советский Союз строил социализм методами, далёкими от гармонии с природой.
— Может быть, именно поэтому эта сказка нужна, — ответил он наконец. — Чтобы люди помнили: есть другой путь. Не всё должно быть железом и бетоном.
— Хороший ответ, — улыбнулся Шварц. — Настоящий художник всегда немного утопист. Без этого искусство превращается в ремесло.
Когда все ушли, Гоги остался один в конференц-зале. Перед ним лежал исправленный сценарий — уже не его личное творение, а результат коллективной работы лучших мастеров страны. Каждая страница была испещрена правками, дополнениями, новыми идеями.
Он перечитал финальную сцену. Вместо прямолинейного хэппи-энда — сложный, многослойный финал. Воевода строит дорогу, но сохраняет лес. Василиса становится посредником между мирами. Прогресс и традиция находят баланс, не уничтожая друг друга.
— Да, — пробормотал он, — теперь это может тягаться с лучшими европейскими работами.
Антонина Ивановна заглянула в зал:
— Георгий Валерьевич, как прошла встреча?
— Отлично. У нас есть сценарий мирового уровня. Завтра начинаем переработку раскадровки под новую версию.
— А что с производственным планом? Изменения в сценарии повлияют на сроки?
— Нет, структурно мы ничего кардинального не меняли. Только улучшили качество. К намеченному сроку управимся.
Она кивнула, записала что-то в блокнот:
— А художники готовы к работе?
— Готовы. Борис Анатольевич уже делает новые эскизы персонажей. Воевода стал более человечным, Василиса — более живой.
Когда Антонина Ивановна ушла, Гоги ещё раз пролистал сценарий. Работа предстояла колоссальная — нужно было перерисовать множество кадров, переписать диалоги, изменить раскладку сцен. Но результат стоил усилий.
«Василиса и Дух леса» должна была стать не просто хорошим советским мультфильмом, а произведением, способным покорить мировую аудиторию. Доказать, что в СССР умеют создавать искусство высочайшего уровня.
За окном зажигались огни вечерней Москвы. Где-то в мастерских художники работали над будущими шедеврами, композиторы сочиняли музыку, режиссёры репетировали спектакли. Культурная жизнь страны била ключом, и студия А4+ была частью этого процесса.
Гоги собрал бумаги, запер их в сейф. Завтра начнётся новый этап работы — воплощение доработанного сценария в зримые образы. Но сегодня была одержана важная победа: фильм получил прочную литературную основу, способную выдержать самую строгую критику.
Выходя из студии, он думал о предстоящих международных фестивалях. Канны, Венеция, Берлин — лучшие площадки мирового кинематографа. Советская анимация должна была заявить о себе достойно, показать, что железный занавес не мешает создавать универсальное искусство.
Семён Петрович молча открыл дверцу автомобиля. По дороге в Переделкино Гоги мысленно прокручивал новые сцены, представляя, как они будут выглядеть на экране. Завтра предстояла кропотливая работа по адаптации изменений, но он был готов к ней.
Фильм обретал окончательные очертания, становился тем произведением, которое могло изменить представление мира о советской культуре.
Утром Гоги приехал в студию А4+ с горящими глазами и портфелем, набитым новыми идеями. Переработанный вчера сценарий словно зажёг в нём творческий костёр — каждая сцена виделась яркой, живой, полной деталей.
В кабинете он разложил на большом столе листы раскадровки и открыл исправленный сценарий. Работы предстояло много — почти половину кадров нужно было перерисовать под новую концепцию персонажей.