— Что ж, — сказал Гоги, затягиваясь, — поиграем по этим правилам.
Он взял ручку, начал делать пометки в проектах Карима. Одобрял одни пункты, корректировал другие, предлагал альтернативы третьим. Показывал, что остается хозяином положения, но готов к сотрудничеству.
За окном зажглись фонари. Москва погружалась в вечерний покой, не подозревая, что в одном из кабинетов на Мясницкой решается ее культурное будущее. А может, и не только культурное.
Гоги докурил сигарету, убрал документы в сейф. Завтрашний день обещал быть интересным — первое серьезное столкновение с новым заместителем покажет расстановку сил.
— Посмотрим, товарищ Бесфамильный, — пробормотал он, собираясь уходить, — кто из нас окажется эффективнее.
Утром следующего дня Гоги пришел в кабинет на полчаса раньше обычного, рассчитывая подготовиться к разговору с Каримом. Однако заместитель уже сидел за столом для переговоров, разложив перед собой аккуратные стопки документов.
— Доброе утро, товарищ министр, — Карим встал, кивнул. — Надеюсь, вы изучили вчерашние материалы?
— Изучил, — Гоги сел напротив, положил перед собой свои пометки. — Есть несколько вопросов и предложений.
— Прекрасно, — Карим снял пенсе, протер их. — Но сначала позвольте ознакомить вас с новыми документами, поступившими сегодня утром.
Он протянул папку с грифом «Совершенно секретно». Гоги открыл и нахмурился — внутри лежало постановление Совмина о порядке утверждения культурных проектов.
— Что это значит? — спросил он, пробегая глазами текст.
— Новые правила игры, — спокойно ответил Карим. — Все проекты стоимостью свыше ста тысяч рублей требуют согласования с профильными комитетами партии.
Гоги почувствовал, как сжимается желудок. Это означало месяцы бюрократических процедур для любого серьезного начинания.
— Я об этом постановлении не знал…
— Подписано вчера вечером, — Карим листал другую папку. — Вступает в силу немедленно. Плюс вот это распоряжение о создании межведомственной комиссии по культурной политике.
Новый документ был еще хуже. Комиссия включала представителей пяти различных ведомств, каждый из которых получал право вето на любой проект.
— Кто входит в состав комиссии? — хрипло спросил Гоги.
— Представитель ЦК партии, товарищ Жданов. Представитель МГБ, товарищ Серов. Представитель Министерства финансов, товарищ Зверев, — Карим перечислял монотонно. — Представитель Госплана, товарищ Сабуров. И координатор от двадцать восьмого отдела — ваш покорный слуга.
Гоги понял — его заперли в клетку. Любое решение теперь требовало согласия людей, которые никогда не держали в руках кисть или кинокамеру.
— А как же творческая свобода? Художественный замысел?
— Художественный замысел должен соответствовать политическим задачам, — отрезал Карим. — Творческая свобода — это свобода служить народу, а не личным амбициям.
Он достал еще один документ.
— Кстати, вот список проектов, требующих немедленного рассмотрения комиссией. Ваши старые наработки из студии А4+.
Гоги взглянул на список и похолодел. Там значились все его любимые проекты — продолжение «Василисы», серия фильмов по русским сказкам, выставка современной живописи.
— Все это уже утверждено и запущено в производство…
— Было утверждено при старых правилах, — поправил Карим. — Теперь требуется повторное рассмотрение. В соответствии с новыми критериями идеологической выдержанности.
Гоги встал, прошелся к окну. Внизу кипела жизнь большого города, а здесь, в кабинете, плелась паутина бюрократических ограничений.
— Хорошо, — сказал он, возвращаясь к столу. — Тогда давайте рассмотрим ваши проекты по новым правилам.
— Мои проекты уже предварительно согласованы, — невозмутимо ответил Карим. — Я консультировался с членами комиссии на стадии разработки.
— Когда?
— На прошлой неделе. Пока вы были в дороге из Кореи.
Удар был точным и болезненным. Пока Гоги летел домой в самолете, его будущий заместитель уже договаривался с нужными людьми, расставлял фигуры на доске.