Он встал, подошел к окну.
— Знаете, Карим, вы вчера дали мне ценный урок. Объяснили, что в аппарате важна не правота, а умение играть по существующим правилам. Спасибо за урок.
Карим сел обратно за стол, надел пенсе. Нужно было время, чтобы продумать новую стратегию.
— И что вы предлагаете?
— Сотрудничество, — Гоги вернулся к столу. — Не подчинение одного другому, а настоящее партнерство. Вы — эксперт по системе, я — по содержанию. Вместе мы сможем добиться большего, чем поодиночке.
— На каких условиях?
— Равенство, — четко ответил Гоги. — Все решения принимаем совместно. Все проекты разрабатываем вместе. Никаких тайных согласований, никаких сюрпризов с документами.
Карим долго молчал, обдумывая предложение. Ситуация кардинально изменилась — из позиции силы он попал в положение, где приходилось договариваться.
— А если наши мнения не совпадут?
— Тогда будем спорить до тех пор, пока не найдем компромисс, — ответил Гоги. — Или пока один из нас не убедит другого в своей правоте.
— Хорошо, — кивнул Карим. — Попробуем.
Он достал свой блокнот, начал делать записи.
— Тогда первый вопрос — что делать с сегодняшним совещанием директоров киностудий? Они ждут программное выступление.
— Выступим вместе, — предложил Гоги. — Вы расскажете о новых механизмах планирования, я — о художественных задачах. Покажем, что политика и искусство могут работать в единой связке.
Карим записал, подумал.
— А межведомственная комиссия? Жданов будет недоволен появлением конкурирующей структуры.
— Пусть будет недоволен, — пожал плечами Гоги. — У меня есть прямая линия связи со Сталиным через Берию. Если понадобится, объясню лично необходимость изменений.
Упоминание Сталина подействовало. Карим понял — новый министр не так беззащитен, как казалось. У него есть связи на самом верху.
— Понятно. Тогда работаем по новой схеме, — Карим закрыл блокнот. — Но я предупреждаю — если ваша система не сработает, ответственность ляжет на вас.
— Справедливо, — согласился Гоги. — А если сработает — успех будет общим.
Они пожали руки через стол. Перемирие было достигнуто, но оба понимали — это лишь первый раунд долгой борьбы. Гоги показал, что умеет играть в бюрократические игры, но Карим не собирался сдаваться.
— Кстати, — сказал Карим, собирая документы, — вчера поздно вечером звонил товарищ Крид. Интересовался вашими успехами на новом месте.
— И что вы ответили?
— Что у нового министра большой потенциал, но нужно время для адаптации к специфике работы, — Карим направился к двери. — Теперь придется корректировать свой отчет.
Он вышел, оставив Гоги с чувством первой победы. Небольшой, тактической, но важной. Карим понял — с ним нельзя обращаться как с марионеткой. Теперь борьба перейдет на новый уровень.
Гоги достал сигарету, закурил. За окном шумела Москва, не подозревая о сражениях, которые разворачиваются в министерских кабинетах. Но от исхода этих сражений зависело культурное будущее страны.
И Гоги был полон решимости не сдаваться без боя.
Три недели прошли как один день. Гоги приезжал в министерство к семи утра и уезжал после полуночи, погруженный в бесконечный поток бумаг, совещаний, согласований. Стол завален папками с проектами, стены увешаны планами и схемами организационных структур. В углу пылился забытый мольберт — до творчества не доходили руки.
Сегодняшний день начался с экстренного совещания по вопросу финансирования документального кино. Потом была встреча с представителями Госплана о квартальных показателях культурного производства. После обеда — разбор жалоб на цензуру театральных постановок в регионах. К вечеру глаза слезились от мелкого шрифта отчетов, а виски ломило от непрерывного напряжения.
Гоги склонился над очередным документом — сводкой по выполнению плана издания художественной литературы. Цифры плыли перед глазами: двести тысяч экземпляров поэзии, полтора миллиона романов, триста тысяч детских книг. За цифрами терялись имена авторов, содержание произведений, сама суть литературного творчества.
— Товарищ министр, — раздался стук в дверь.
— Занят, — не поднимая головы ответил Гоги. — Все вопросы через секретариат.