Профессор подсел ближе, посмотрел на набросок.
— Вы художник?
— Был когда-то, — Гоги улыбнулся. — Сейчас пытаюсь вспомнить, как это делается.
— Прекрасная работа. Чувствуется любовь к природе.
Они разговорились. Профессор рассказывал об истории мест, мимо которых пролегал их путь — древних торговых путях, старинных монастырях, боях Великой Отечественной. Гоги слушал, рисовал, впитывал рассказы как губка.
К полуночи поезд достиг Тверской области. За окном проплывали заснеженные леса, изредка прерывавшиеся деревеньками с теплым светом в окнах. Гоги переключился на акварель, пытаясь передать игру лунного света на снегу.
— У вас настоящий талант, — заметил профессор, наблюдая за работой. — Эти переходы света и тени… Вы учились в академии?
— Нет, самоучка, — Гоги смешивал синие и фиолетовые тона. — Но много практиковался.
— Видно. А что заставило вас оставить искусство?
Гоги задумался над ответом. Как объяснить незнакомому человеку весь тот путь, который привел его от барака художника до министерского кресла и обратно к альбому в руках?
— Жизнь заставила стать практичнее, — сказал он наконец. — Но теперь понимаю — это была ошибка.
— Никогда не поздно исправить ошибки, — мудро заметил профессор. — Главное — не повторять их снова.
Поезд мчался на север, увозя Гоги все дальше от московской суеты. В три утра он наконец уснул, убаюканный мерным стуком колес и шумом ветра за окном.
Проснулся на рассвете, когда поезд уже приближался к Ленинграду. За окном открывались новые виды — Карельский перешеек с его суровой красотой. Сосновые леса, покрытые инеем, озера под тонким льдом, гранитные валуны, торчащие из-под снега.
Гоги снова взялся за альбом. Здешние пейзажи требовали другой техники — более четких линий, контрастных теней. Северная природа была строже московской, но от этого не менее прекрасной.
— Какая красота, — проговорил профессор, проснувшись и глядя в окно. — И как мало мы ценим то, что у нас есть.
— Да, — согласился Гоги, заштриховывая силуэт соснового леса. — Мы все время куда-то спешим и не замечаем главного.
В Ленинград поезд прибыл точно по расписанию. Гоги простился с профессором, который пригласил его на лекцию о русской истории, если тот останется в городе.
— Спасибо, но я еду дальше на север, — ответил Гоги. — В Карелию.
— Зимой? Там сейчас суровые морозы.
— Меня ждет один человек. Очень важный для меня человек.
На вокзале Гоги купил билет на поезд до Сортавалы — ближайшей к Валаамскому маяку станции. Поезд отходил только вечером, и у него было время осмотреть город.
Ленинград встретил его морозным ветром с Невы и ослепительным солнцем, отражавшимся в снегу на Дворцовой площади. Гоги бродил по городу, рисуя архитектурные виды — Зимний дворец, Адмиралтейство, мосты через каналы.
В каждом наброске чувствовалась возвращающаяся уверенность руки. Месяцы административной работы не убили в нем художника — просто заставили забыть о своем призвании. А теперь он возвращался к себе настоящему.
Обедал в маленьком кафе на Невском, читая местную газету и слушая разговоры за соседними столиками. Обычные люди, обычные заботы — никто не знал, что рядом сидит недавний министр культуры, сбежавший от власти ради поиска самого себя.
— И правильно, что не знают, — подумал Гоги, расплачиваясь за обед. — Я снова стал обычным человеком.
Вечерний поезд до Сортавалы был более простым — плацкартные вагоны, деревянные полки, попутчики из рабочих и крестьян. Гоги не выделялся среди них — обычный пассажир в зимней куртке, с небольшим чемоданом и альбомом под мышкой.
Поезд тронулся с наступлением темноты. За окнами проплывали огни пригородов, а затем началась настоящая карельская тайга. Бескрайние леса, покрытые снегом, редкие поселки с дымящимися трубами, замерзшие реки, блестящие в лунном свете.
Гоги рисовал и в полумраке вагона, используя свет от лампочки над полкой. Пассажиры с интересом наблюдали за его работой, давали советы, рассказывали о местах, мимо которых проезжал поезд.
— Вон то озеро — Суходольское, — показывал пожилой лесник, устроившийся на соседней полке. — Летом там щука хорошо ловится. А за тем холмом — старое финское кладбище.